Как мы меняем мир - Стефан Кляйн
Поскольку нам недостает концептов для понимания конечности нашего мира, мы неспособны действовать в соответствии со сложившейся ситуацией. Что еще хуже, мы часто даже не знаем, как именно нужно действовать. Как можно гарантировать достойную жизнь почти восьми миллиардам человек при рациональном потреблении ресурсов? Как добиться удовлетворения и справедливости в обществе, которому приходится управлять ограниченными ресурсами? Как перейти к такому обществу? И что это вообще такое – достойная жизнь? Сегодня у нас нет ответов на эти вопросы[171].
В истории человеческого разума мышление неоднократно заходило в тупик. Подобные ситуации мы анализировали в девятой главе. Они возникают, когда диапазон возможностей мышления кажется исчерпанным или уже не соответствует действительности. Выход из тупика открывается в процессе, который состоит из двух этапов. На первом этапе люди пытаются решить проблему с помощью знакомых концептов. Они продолжают поиски, пока, наконец, не признают свою неудачу. На втором этапе происходит преобразование: проблема переформулируется. Возникают революционные идеи, открывается расширенный диапазон возможностей. Немыслимое прежде становится реальным.
Преодоление мирового кризиса все еще находится на первом этапе. Мы стремимся быть устойчивыми в рамках старых привычек. Автомобили должны быть электрическими, реактивные двигатели должны сжигать растительное масло, убойный скот не должен есть генетически модифицированные корма, а хлопок для производства одежды должен быть натуральным. После субботних покупок мы выбрасываем упаковку в разные контейнеры[172]. Следует приветствовать каждую из этих мер. Но даже всех их недостаточно, чтобы обеспечить основу существования будущих поколений. Требуются более значительные меры. Чтобы предпринять такие шаги, нам нужен второй этап преобразования.
Преобразования требуют готовности терпеть неопределенность. В замечательном размышлении о творческом процессе американский эссеист Джеймс Болдуин описал, почему общество сопротивляется изменениям. Болдуин объяснил волю к сохранению статус-кво не борьбой за привилегии, а неспособностью многих современников переносить неопределенность. «Цель общества – создать оплот против внутреннего и внешнего хаоса, чтобы сделать жизнь терпимой и сохранить человечество. Когда возникнет какая-либо традиция, большинство людей будет считать, что эта традиция существует с незапамятных времен. Они не захотят никаких изменений и, по сути, не смогут представить их себе. Они не знают, как жить без этих традиций, которые дали им самобытность. Когда кто-то предполагает, что они могут или должны сделать именно это, они паникуют». Эти строки Болдуин написал в 1962 году, но и сегодня они звучат пророчески[173].
Теперь мы знаем, что реакции, описанные Болдуином, связаны с тем, как работает наш мозг. Люди, как правило, автоматически предпочитают известные действия, даже если они знают, что статус-кво наносит им ущерб и что альтернативное решение окупится. Они действуют вопреки своим интересам не только потому, что все новое вызывает опасение, но прежде всего потому, что решение в пользу привычного требует меньше интеллектуальных усилий. Проторенный путь экономит вычислительные усилия мозга.
В то время Болдуин действительно верил, что люди, уклоняющиеся от перемен, на самом деле создают «оплот против внутреннего и внешнего хаоса» и сохраняют свою расу. «Общество должно исходить из того, что оно стабильно», – писал он. Но в начале XXI века нет ничего более нестабильного, чем статус-кво. Приверженность испытанному и проверенному больше не гарантирует будущее, а угрожает гибелью. Сегодня основной риск несут в себе не перемены, а действия по инерции. Тем не менее мы хотим стабильности. Наша психология не принимает во внимание реальность.
Болдуин противопоставил обманчивой безопасности известного сомнения художников. Они неудобны, потому что восстают против комфорта. «Художник не может и не вправе принимать что-либо как должное. Он должен вникать в суть каждого ответа и находить вопрос, который скрывает этот ответ». Преобразование начинается с постановки новых вопросов там, где привыкшие к комфорту умы довольствуются существующими ответами.
Художественное мышление никому не чуждо. В детстве мы все имели смелость задавать неудобные вопросы. Почему родители должны работать? Может ли рыба заболеть морской болезнью? Почему у нас так много денег, а у нищего так мало? Война знает, где находится Германия?
Именно так мы учились. В детстве мы не только превосходили своих родителей в играх на запоминание и в скорости изучения языков – дети обычно проявляют большую умственную гибкость, чем взрослые. Они задают вопросы в тех ситуациях, когда старшие точно знают ответ. Как показали новые эксперименты, это дает детям фору в решении многих задач. Они находят объяснения там, где взрослые блуждают в потемках, принимают во внимание дополнительную информацию, особенно если она имеет лишь отдаленное отношение к задаче, а также превосходят старших в классических тестах на креативность[174]. Цена их изобретательности – неуверенность. В детстве мы пережили неопределенность и сомнения, с которыми отказываемся сталкиваться во взрослом возрасте.
Взрослые действуют, исходя из предположений, которые они принимают как должное. Это позволяет эффективно справляться со знакомыми ситуациями. Детям такие предположения еще не знакомы. Из-за этого им трудно решать рутинные задачи, зависящие от опыта. Однако у детей появляется чувство возможностей, которого не хватает многим взрослым и которое проявляется в незнакомых ситуациях. Вспомним известную сказку Андерсена «Голый король», в которой только ребенок смог освободить целое государство от обмана. Взрослые же были либо охвачены общей иллюзией, что только достойные подданные могут видеть новую одежду правителя, либо попали в ловушку оппортунизма.
Воображение и проницательность, характерные для молодых людей, наиболее заметны в дошкольном возрасте. После поступления в школу дети думают и действуют более условно. Идет ли их развитие естественным путем или обучение оставляет свой след? Мы этого не знаем. Выяснить, как лучше всего побудить детей к интеллектуальным приключениям, – одна из важнейших задач нашего времени. В настоящее время свобода детей сокращается. Например, время, которое они проводили за играми, сократилось на добрую треть в период с 1981 по 2003 год[175]. (Это последний период, за который доступны данные). И тогда в каждой детской комнате не было видеоприставок, и в кармане каждого ребенка не лежал мобильный телефон.
Стремительное мышление возвращается в период полового созревания, когда молодые люди открывают для себя собственную независимость и обогащают культуру своим языком, музыкой и ценностями. Какую часть желания семнадцатилетнего подростка подвергнуть сомнению мир и испытать себя мы сможем сохранить во взрослой жизни? То, что огонь молодости должен погаснуть, – это не закон природы. Художники могут поддерживать свою жажду интеллектуальных приключений до глубокой старости. Пикассо, например, написал некоторые из своих самых смелых картин после 80 лет. Часто говорят,
