Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей
По словам Ванситтарта, это позволит «избавиться от неприятных разногласий в отношениях с СССР, которые обе страны хотят улучшить с учетом очевидно назревающей опасности со стороны Германии». Подобное решение также понравилось бы кредиторам со стороны Великобритании, у которых были «голоса и друзья». Саймон согласился по обоим пунктам[1058]. Министерство иностранных дел хотело объединить долгосрочный кредит СССР с процентной ставкой, превышающей рыночную, с так называемыми балансами «Бэринга» — бывшими царскими денежными депозитами в «Бэринге» и других лондонских банках, для урегулирования британских претензий к советскому правительству. Разница между более высокими и рыночными процентными ставками и балансами «Бэринга» будет использоваться для выплат кредиторам. Получится немного, но это лучше, чем ничего. В апреле 1935 года Виктор Казалет, консерватор, член парламента и представитель кредиторов, выдвинул это предложение вместе с Маршаллом из «Бекос Трейдерс», который продвигал его перед Майским и Сити. Как сказал один из чиновников Казначейства, благодаря улучшению англо-советских отношений такая идея может вполне быть реализована. Так же полагал и Кольер[1059]. Майский не мог поверить в то, что «нынешнее правительство должно просить парламент гарантировать заем для СССР». Более того, он выступал против любой связи между займом и урегулированием долгов: «Англо-советское сотрудничество — это новорожденный ребенок… Он может заболеть от неприятных отсылок к прошлому». Советские официальные лица жаловались на высокие процентные ставки. Они говорили, что англо-советская торговля — это как «любовь без радости». Британские официальные лица отвечали, что если СССР хочет более дешевые и долгосрочные кредиты, он должен удовлетворить требования Великобритании. Конечно же, советское правительство хотело получить все это без всякого урегулирования, но Майский сказал, что надо подготовить обсуждение такого решения, если британцы действительно настроены серьезно[1060].
Что касается царских долгов, тут Майский вышел за пределы данных ему полномочий. В 1933 году Крестинский велел ему воздержаться от обсуждения вопроса о долге в ходе торговых переговоров. Политбюро не было заинтересовано говорить об этом по-вторно[1061].
Среди чиновников Казначейства сформировалась оппозиция, но в особенности в Совете по делам торговли, где буквально все, начиная от простого клерка и заканчивая главой Уолтером Ренсименом, выступали против займа для СССР. Они были против главным образом потому, что возрастал риск дефолта по сравнению с продлением и увеличением существующих коммерческих кредитов и снижением страховых премий. Ренсимен также возражал по «политическим причинам». Сотрудник Казначейства С. Д. Уоли отметил, что гарантированные займы «обычно непопулярны». Британская пресса «несомненно, почувствует, что если мы хотим развивать какую-либо страну с помощью гарантированных займов, то лучше выбрать нашу колониальную империю, а не коммунистическую Россию, и многие люди согласятся с… таким подходом». Экономические сложности не были «непреодолимыми… но решение должно приниматься в зависимости от того, будет ли наше предложение гарантировать заем для России политически целесообразным»[1062]. Канцлер Невилл Чемберлен «не был готов из-за этого столкнуться с серьезными партийными трудностями. Он полагал, что Хейлшем [Дуглас Хогг, лорд-канцлер и ярый консерватортори. — М. К.] и ему подобные отнесутся к этому очень враждебно»[1063]. А один из чиновников Казначейства полагал, что «Литвинов, скорее всего, присвоит себе дипломатическую победу: конечно, он не признает никаких обязательств с российской стороны выплатить то, что требуют кредиторы, но станет утверждать, что он убедил британское правительство найти самому себе компенсацию»[1064].
Ванситтарт, заручившись поддержкой Хора, продвигал вариант с займом: «С точки зрения МИД, в данном случае лучше предложить заем»[1065]. В то же время посол Чилстон полагал, что такое решение будет «иметь выраженное политическое влияние на ситуацию в Европе. Советское правительство, безусловно, использует это событие, чтобы доказать, что Великобритания на самом деле имеет в виду нечто большее, чем говорит по поводу Восточного пакта, и это станет дальнейшим оружием в советской кампании против Германии»[1066]. Также и Эштон-Гваткин, глава отдела экономических отношений, полагал, что «заем от правительства Его Величества восстановит в глазах СССР баланс, нарушенный после заключения англо-германского морского соглашения, так как покажет миру, что мы доверяем советскому правительству»[1067]. Предложение не было сделано летом 1935 года из-за Абиссинского кризиса, а затем из-за парламентских выборов в ноябре. Кольер терял терпение из-за задержки и пытался «двигаться вперед», но его попытки не увенчались успехом[1068].
Оппозиция из Совета по торговле блокировала старания Кольера, также существовало сопротивление в МИД. Сарджент, выступавший против англо-советского, а также франко-советского сближения, воспротивился займу. Кто бы сомневался. В этой книге видно, что на Сарджента всегда можно положиться — он непременно выступит на противной стороне, если кто-то решит поддержать англо-советское сближение. Удивительно, что его не уволили в мае 1940 года, когда Черчилль стал премьер-министром. Ведь он был не прав практически во всех важных вопросах при подготовке к войне. Он разозлился в сентябре после встречи британского посредника и Литвинова в Женеве. Они обсуждали заем и урегулирование долгов в формате услуги за услугу. Литвинов исключил возможность заключения официального соглашения, но СССР был готов на долгосрочный заем с процентными ставками выше рынка. Прибыль и балансы «Бэринга» пойдут на выплаты кредиторам, но советское правительство в этом не признается. Литвинов сказал, что поддержит этот вариант, и его руководство может его принять[1069].
Через месяц Майский подтвердил: СССР нет никакого дела до того, что британское правительство планирует делать с доходом от долгосрочного займа[1070]. Однако это не соответствовало комментариям Литвинова в Женеве. Это был уклончивый ответ. Майский в конце сентября в Москве предложил согласиться на частичную компенсацию «старых долгов» в обмен на заем от британского правительства[1071]. Трояновский, который все еще оставался полпредом в Вашингтоне, пытался, как ни трудно в это поверить, урегулировать вопрос о выплате долгов и писал депеши напрямую Сталину, хотя ему все время приходили противоположные указания от НКИД. О чем он думал? В конце ноября 1935 года Сталин наконец стукнул кулаком по столу. Советское правительство больше не готово обсуждать никакие выплаты царских долгов[1072].
Сарджент испытал бы огромное облегчение, если бы узнал настоящую советскую позицию, но, учитывая то, что он читал в документах, ему казалось, что стороны двигаются к соглашению. Он задавал вопрос, что скажут Германия, Польша и Франция.
