Ханское правосудие. Очерки истории суда и процесса в тюрко-монгольских государствах: От Чингис-хана до начала XX века - Роман Юлианович Почекаев

132

Подобный вывод подтверждается и тем фактом, что в посланиях Рамадана и его преемника на посту крымского даруги Кутлуг-Тимура, адресованных непосредственно венецианским купцам Азова (оба документа входят в ту же «коллекцию»), нет ни слова об иске солхатских купцов, следовательно, частных торговцев ордынские власти в это дело никак не вмешивали.

133

Что было характерно не только для восточного традиционного, но и для европейского права, применявшегося в итальянских колониях Причерноморья того времени (см., например: [Гавриленко, 2011, с. 20]).

134

Например, во время той же венециано-генуэзской войны 1350–1355 гг. генуэзский флот разграбил Ираклию Фракийскую (принадлежавшую Византии), часть жителей попала в плен и была продана в рабство, и уже много лет спустя, в 1365 г., греческая хозяйка некоей Лючии, проданной генуэзской аристократке, предъявила права на свою рабыню. Основными доказательствами в рамках данного процесса стали показания самой Лючии, которые суд получал от нее не один день в форме «вопрос – ответ» [Барабанов, 2001, с. 117–118], характерной, как мы уже отмечали выше, и для монгольского процесса.

135

Вряд ли на основании того, что хан лично рассмотрел дело и принял по нему решение, издав соответствующий ярлык, можно считать, что торговцы из Солхата относились к числу влиятельного купечества, с которым сотрудничали золотоордынские ханы и представители правящих слоев, – к так называемым уртакам (см. об этом подробнее: [Почекаев, 2015, с. 130–146; Endicott-West, 1989]). Напротив, в деле ни разу не упоминается, что купцы пользовались какими-то особыми правами «государственных торговцев», предъявляли соответствующие документы и проч. На самом деле право любого подданного обращаться к суду хана являлось давней тюрко-монгольской традицией, которая активно применялась как во времена ранней Монгольской империи (см. § 4), так и в последних традиционных тюрко-монгольских государствах, вплоть до начала XX в. (см. § 31).

136

Направление Рамаданом послания непосредственно дожу, по всей видимости, не было «нарушением субординации» и объяснялось особенностью политической ситуации: по итогам мирного договора между Венецией и Генуей 1355 г. венецианцы отказывались от ведения торговли в Азове в течение трех лет [Волков, 1858, с. 167].

137

Это соответствует политике Венеции, реализуемой в государствах Причерноморья. Например, все споры, связанные с действиями властей Трапезундской империи против венецианских торговцев, ее консул (байло) решал путем «увещеваний» непосредственно императора, игнорируя многочисленные судебные инстанции этого государства [Карпов, 1990, с. 313].

138

К подобным средствам (или угрозе их применить) нередко прибегали и власти европейских государств: например, в 1446 г. герцог Бургундский Филипп Добрый, требуя от Генуи возмещения убытков своего подданного В. де Ваврина (вложившего средства в оснащение корабля, арестованного генуэзскими властями Кафы), пригрозил, что арестует всех генуэзцев, которые ведут дела в его владениях, что привело к принятию решения в пользу бургундского истца [Карпов, 2007, с. 348–349].

139

Версия о родстве Тайдулы с Могул-Бугой и Кутлуг-Бугой, а также принадлежность к этому семейству Кичик-Мухаммада, отождествляемого А.П. Григорьевым с Мамаем, подверглась обоснованной критике со стороны В.В. Трепавлова [Трепавлов, 2007, с. 345].

140

Вовлеченность этих сановников в анализируемое дело косвенно подтверждается тем, что большинство из них зафиксированы в качестве «ходатаев» в других актах, посвященных данному делу: так, в ярлыке Бердибека венецианским купцам Азова 1358 г. упомянуты Могул-Буга и Кутлуг-Буга, а в его же ярлыке Кутлуг-Тимуру – тот же Могул-Буга, Кутлуг-Тимур и Тимур [Григорьев, Григорьев, 2002, с. 166, 188].

141

Отметим, что Д.М. Исхаков в своем специальном исследовании, посвященном потомкам пророка (сейидам) в Золотой Орде и постордынских государствах [Исхаков, 2011], не упоминает такого представителя этого семейства, хотя неоднократно пишет о шерифах в Улусе Джучи.

142

Подобный способ взыскания долга также не был ордынским изобретением: например, в 1304 г., когда венецианские пираты разграбили владения Киликийской Армении, ее власти, оценившие ущерб в 30 тыс. драм, ввели для венецианских торговцев (ранее освобожденных от торговых сборов) пошлину в размере 4 % от стоимости ввозимых товаров [Микаелян, 1952, с. 378–379].

143

Объективности ради нельзя не отметить, что и Венеция, со своей стороны, прилагала всяческие усилия, чтобы восстановить отношения (особенно условия торговли), существовавшие между ней и Золотой Ордой до конфликта 1340-х годов. Так, венецианцы еще и в 1360-х годах боролись за восстановление ранее существовавшего трехпроцентного торгового налога тамги, каковой взимался с них до конфликта и был затем повышен до 5 % [Скржинская, 1973, с. 116; Di Cosmo, 2005, р. 407].

144

Переводчик калмыцкого языка В.М. Бакунин, много лет проведший при дворе калмыцких ханов, называет приставов «яргучи», отличая их от судей – «заргучи». Отметим, что к этому времени термин «дзаргучи» (в русских источниках – «дзаргучей») означал мелких чиновников-администраторов маньчжурского или монгольского происхождения в империи Цин. Возможно, производным от него стал и русский термин «ярыга» («ярыжка»), также обозначавший мелкого чиновника, в том числе судебного исполнителя, в Московском царстве.

145

В этом отношении весьма интересна параллель, проведенная А.Ш. Кадырбаевым между судом зайсанов в Джунгарском ханстве и судом биев в казахских жузах: бии также являлись администраторами и судьями в одном лице (правда, с той разницей, что они выбирались самими родами и племенами, а не назначались казахскими монархами) [Кадырбаев, 2017, с. 5].

146

Аналогичная практика формирования чиновного аппарата существовала и у калмыцких ханов: так, хан Дондук-Омбо (1737–1741), как свидетельствует В.М. Бакунин (как раз в это время служивший переводчиком с калмыцкого языка при Коллегии иностранных дел), назначал зайсанами «рядовых калмыков», что «природные заясанги почитали себе за крайнюю обиду» [Бакунин, 1995, с. 147] (см. также: [Носов, 2022, с. 41]).

147

Любопытное мнение высказал В.П. Санчиров, склонный видеть в «Их Цааз» средство противодействия ойратов и их союзников-монголов маньчжурской агрессии [Санчиров, 2011, с. 104].

148

Для сравнения приведем другой пример из записок того же И.С. Унковского. Когда «караульной калмык» «обиду учинил» еще одному члену российского посольства подьячему И. Козлову «и еще одному человеку», ойратский суд, которому было представлено достаточно доказательств вины его соотечественника, тут же вынес решение в пользу пострадавших, приговорив виновного к наказанию, и таким образом «право судил» [Унковский, 1887, с. 107].

149

Аналогичные проблемы возникали в российской правовой практике, когда одной из сторон выступали православные, а другой – мусульмане [Зайцев, 2008, с. 4–6].

150

Согласно В.М. Бакунину, в юрте, где проходили заседания калмыцкого «Зарго», постоянно хранилось «Уложение», т. е. «Их Цааз» [Бакунин,