Златая цепь на дубе том - Борис Акунин
Подобно своему кумиру Карлу Марксу, Ленин относился к типу «кабинетных революционеров». Все свои сражения он вел за письменным столом и на заседаниях. В выстраивании стратегий и тактик, в полемике и рассуждениях на теоретические темы ему не было равных.
Ульянов обладал блестящими интеллектуальными способностями — это признают все. В гимназии он, не будучи зубрилой, шел первым учеником и, являясь братом «цареубийцы», получил золотую медаль; сдавая экстерном в Санкт-Петербургском университете экзамены на юриста, заработал высшие оценки по всем дисциплинам; первая же опубликованная работа 24-летнего автора («Что такое “друзья народа” и как они воюют против социал-демократов?») стала важным событием в революционной среде, одним из первых манифестов российского марксизма.
Но столкновения с грубой и нелогичной действительностью всякий раз выбивали Владимира Ульянова из колеи. Во времена его юности российские враги режима придерживались народнической идеологии, то есть делали ставку на крестьянство, что было естественно в аграрной стране. Рабочий класс был малочислененен, и марксизм воспринимался как явление чуждое, сугубо европейское. Не интересовался им поначалу и юный бунтарь.
Поворот «от крестьянина к рабочему» произошел при довольно занятных обстоятельствах. Поступив в университет, Владимир сразу же принял участие в студенческих беспорядках, был отчислен и по несовершеннолетию отправлен под присмотр матери, в деревню, где у Ульяновых имелось поместье.
Там восемнадцатилетнему помещику пришлось иметь дело с живыми, а не идеализированными крестьянами, по народнической теории носителями революционного духа. И они очень не понравились юноше своей хитростью, прижимистостью, необязательностью. Он навсегда разочаровался в сословии «мелких хозяйчиков».
Рабочему классу повезло больше. Владимир влюбился в него дистанционно, по книжкам, и стал марксистом прежде, чем познакомился с живыми пролетариями. Реальное знакомство с ними у него произошло в 1895 году, в Петербурге, когда Ульянов стал членом марксистского кружка с громким названием «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Молодые интеллигенты занимались агитацией в фабрично-заводской среде. Но они были переловлены полицией прежде, чем Ульянов успел разочароваться и в рабочих.
В дальнейшем он с пролетариатом вживую общаться не будет и сохранит об этом «революционном классе» довольно идеализированное представление.
Другим примером неудачного столкновения со стихией жизни было странное поведение Ленина в июле 1917 года, когда в Петрограде солдаты взбунтовались против Временного правительства, на несколько дней захватили улицы и колобродили по всему городу. Протестующие были вооружены и агрессивно настроены. Произошла перестрелка, были раненые и убитые.
Толпа нуждалась в лидере. Не найдя поддержки в меньшевистско-эсеровском Петросо-вете, она направилась к большевистскому штабу. Ленин вышел на балкон, произнес короткую, неопределенно-ободряющую речь и удалился. Вскоре он скрылся и из города, предвидя, что добром для большевиков события не закончатся.
Теоретик пролетарской революции растерялся. Это происходило с Лениным всякий раз, когда случалось нечто, не совпадающее с его планами. Схематический, стремящийся всё контролировать Владимир Ильич с недоверием относился к самопроизвольно возникающим «низовым» движениям. Стихия народного бунта его пугала.
При всей сухости ума Ленин вовсе не был человеком холодным — совсем напротив, это был настоящий пассионарий. (Как впрочем и Карл Маркс, прозванный за темпераментность «Мавром»). Люди, близко знавшие Ленина, пишут о его одержимости (жена Надежда Крупская называет это «ражем»). Он был человеком увлекающимся и в своих увлечениях страстным. Это касалось даже мелочей: езды на велосипеде, походов за грибами, охоты — чего угодно. «Он мог сидеть за шахматами с утра до поздней ночи, и игра до такой степени заполняла его мозг, что он бредил во сне. Крупская слышала, что во сне он вскрикивал: если он конем сюда, я отвечу турой», — рассказывает ленинский приятель Николай Валентинов. При этом, отмечают несколько мемуаристов, Ульянову очень нравились всякого рода состязательные досуги, и он должен был непременно побеждать, а проигрыш сильно портил ему настроение.
Примечательно, что, проигрывая не за шахматной доской, а в больших и важных политических делах (это случалось нередко), Ленин, наоборот, не падал духом, а немедленно начинал выискивать, какую пользу можно извлечь из неудачи — весьма сильное качество для лидера.
Страстность натуры и неумение проигрывать делали Владимира Ильича человеком конфликтным. Он был резок и безапелляционен в спорах, без конца с кем-то пикировался и ссорился. Хорошие отношения у него складывались только «сверху вниз» — с теми, кто безоговорочно признавал его правоту. «Для терпимости существуют отдельные дома», — презрительно говорил Ульянов, и терпимостью он действительно не отличался.
Эта проблемная черта компенсировалась большой харизмой, которую отмечают очень многие. Ленин умел ценить толковых людей, отдавая должное их достижениям. Так называемая «ленинская гвардия» состояла из очень ярких соратников (в отличие от будущей «сталинской гвардии»).
Во всяком человеке и уж особенно в правителе важны моральные качества. Этика Ульянова-Ленина заслуживает отдельного разговора — она в значительной степени определила и облик партии, и облик нового государства.
С точки зрения нормальных человеческих представлений о добре и зле, Владимир Ильич был существом совершенно имморальным — и эта жизненная позиция тоже была теоретически обоснована. У Ленина имелись твердые нравственные принципы, но весьма специфические, легшие в основу концепции «партийной морали». Она гласила, что нравственно всё полезное для партии и безнравственно всё для партии вредное. Вообще-то ничего новаторского в этой идее нет, она известна испокон веков: цель оправдывает средства.
Основы большевистской этики еще в 1870-е годы сформулировал нигилист Сергей Нечаев, к которому Ленин относился с большим пиететом. В поразительном по сочетанию идеализма и цинизма «Катехизисе революционера», своего рода библии всех последующих террористов, готовых ради Цели идти на любой collateral damage, Нечаев хладнокровно поучает, что революционер — это человек, который «разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира… Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение».
«Партия не пансион для благородных девиц, — однажды сказал Ленин. — Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерзавец».
Давний знакомый Ленина социал-демократ Потресов пишет про него: «человек, способный идти к своей — пусть высокой, священной цели — через какие угодно низкие преступления».
Ленин лично никого не убил и вряд ли вообще в своей жизни видел, как кого-то убивают, но его телеграммы
