Златая цепь на дубе том - Акунин Борис Чхартишвили Григорий Шалвович

Эта проблемная черта компенсировалась большой харизмой, которую отмечают очень многие. Ленин умел ценить толковых людей, отдавая должное их достижениям. Так называемая «ленинская гвардия» состояла из очень ярких соратников (в отличие от будущей «сталинской гвардии»).

Во всяком человеке и уж особенно в правителе важны моральные качества. Этика Ульянова-Ленина заслуживает отдельного разговора — она в значительной степени определила и облик партии, и облик нового государства.

С точки зрения нормальных человеческих представлений о добре и зле, Владимир Ильич был существом совершенно имморальным — и эта жизненная позиция тоже была теоретически обоснована. У Ленина имелись твердые нравственные принципы, но весьма специфические, легшие в основу концепции «партийной морали». Она гласила, что нравственно всё полезное для партии и безнравственно всё для партии вредное. Вообще-то ничего новаторского в этой идее нет, она известна испокон веков: цель оправдывает средства.

Основы большевистской этики еще в 1870-е годы сформулировал нигилист Сергей Нечаев, к которому Ленин относился с большим пиететом. В поразительном по сочетанию идеализма и цинизма «Катехизисе революционера», своего рода библии всех последующих террористов, готовых ради Цели идти на любой collateral damage, Нечаев хладнокровно поучает, что революционер — это человек, который «разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира… Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель — беспощадное разрушение».

«Партия не пансион для благородных девиц, — однажды сказал Ленин. — Нельзя к оценке партийных работников подходить с узенькой меркой морали. Иной мерзавец может быть для нас именно тем полезен, что он мерзавец».

Давний знакомый Ленина социал-демократ Потресов пишет про него: «человек, способный идти к своей — пусть высокой, священной цели — через какие угодно низкие преступления».

Ленин лично никого не убил и вряд ли вообще в своей жизни видел, как кого-то убивают, но его телеграммы и распоряжения времен «военного коммунизма», приведшие к массовым казням, поражают своей теоретизированной бесчеловечностью. «Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый краткий срок…», — писал Ленин. Эта безжалостность отдает схоластикой. Большевистский вождь существовал в мире, где наличествовали классы и властвовали большие числа, а отдельные живые люди особенной важности не имели. Таковы более или менее все идеалисты-визионеры, стремящиеся облагодетельствовать не конкретных людей, а некое абстрактное человечество, или нацию, или класс. Они мыслят массами и миллионами, не боятся, когда при рубке леса летят щепки, видят только «народ», но не различают отдельных лиц. По-видимому, Владимир Ильич существовал в мире, населенном какими-то масками: вот Капиталист, вот Рабочий, вот Крестьянин-Бедняк и Крестьянин-Кулак, вот Профессиональный Революционер, и так далее. Кто-то вреден, кто-то полезен, и всеми можно пожертвовать ради Великой Цели.

Цель и была достигнута, пусть с корректировками. Это стало возможно, потому что в истории сыграла свою роль личность по имени «Владимир Ульянов-Ленин» — кабинетный теоретик, обладавший большой харизмой и незаурядными организаторскими способностями.

СТАЛИН,

или ПРАГМАТИК У ВЛАСТИ

Пятидесятилетний Сталин. Уже не один из вождей, а Вождь.

Второй советский правитель являлся своего рода антиподом первого. Роднит обоих только абсолютная бесчеловечность, просто у Ленина она диктовалась резонами теории, а у Сталина — соображениями «практической пользы». Если Владимир Ильич всегда отталкивался от теории, пытаясь осуществить ее на практике, то Иосифа Виссарионовича теории, кажется, вообще не занимали. Он был твердокаменным марксистом лишь на словах и часто расправлялся с политическими врагами, обвиняя их в отступлении от догмы, но при этом извратил идею всемирной революции и пролетарского Интернационала до полной противоположности: построил националистическую империю. При этом Сталин был всегда готов к маневру, всегда готов повернуть туда, куда требовали сложившиеся обстоятельства — и умел ловко воспользоваться ими. В политическом смысле он был изобретательным «шахматистом», успешно разыгрывавшим комбинацию за комбинацией, и люди для него всегда оставались просто пешками.

В 1943 году в Тегеране произошел весьма характерный эпизод. Советский, американский и британский лидеры обсуждали, как поступить после победы с Германией, чтобы эта страна в будущем вновь, уже в третий раз, не стала причиной новой мировой войны.

Сталин, должно быть уверенный, что имеет дело с такими же шахматистами, предложил самое простое и эффективное решение: взять и расстрелять пятьдесят или сто тысяч немецких офицеров. Опыт у него имелся. В 1940 году он «решил» так проблему с Польшей, приказав расстрелять 15 тысяч «классово чуждых» пленных поляков.

Рузвельт подумал, что это шутка, и засмеялся:

«Может, хватит сорока девяти тысяч?» Черчилль лучше знал, с кем имеет дело, и возмутился. Тогда Сталин заявил, что конечно он пошутил. (И видимо стал после этого относиться к собеседникам с меньшим уважением).

Подобно тому, как другой кровавый диктатор, Гитлер, в юности был художником, Сталин до 17 лет писал стихи на родном грузинском языке, и, кажется, даже неплохие. Однако в отличие от фюрера, который до конца жизни заявлял, что «на самом деле он художник, а не политик», российский правитель о своем романтическом увлечении вспоминать не любил и попытки льстецов вытащить из прошлого «поэтического Сталина» пресекал. Такое ощущение, что вождь стыдился своего юношеского увлечения. Если что-то столь бесполезное как поэзия в этом человеке изначально и было, то впоследствии полностью вытравилось. Остался только беспримесный прагматизм. Поскольку качество это незамысловатое, реконструировать ментальное устройство Сталина-правителя представляется несложным. Подобно тому как сталь, в честь которой Иосиф Джугашвили выбрал свой псевдоним, в основном состоит из железа и углерода, личность воссоздателя империи складывалась из двух основных компонентов.

Во-первых, из стопроцентной оппортунистич-ности. Этот человек всегда был готов поступиться принципами в угоду целесообразности (или того, что ему представлялось целесообразным). Для диктатора такая змеиная гибкость — качество чрезвычайно полезное. Оно привело Сталина к власти, позволило сохранить и укрепить ее, а затем и стать самым могущественным политиком планеты.

Во-вторых, Сталин обладал по-человечески отвратительным, но ценным для правителя свойством никого не любить. Он подбирал ближайших соратников в первую очередь по принципу полезности, а не по личной симпатии. И, если ошибался в помощнике, немедленно избавлялся от него. Друзей у такого человека не было и быть не могло. Имелись близкие соратники, полезные люди, но ни к кому из них он, кажется, не испытывал личной привязанности. А если и испытывал, то ради практических целей ею неизменно жертвовал.

Сталину, кажется, был симпатичен маршал А. Егоров, вместе с которым они были на фронте в 1920 году и который всегда твердо поддерживал своего бывшего сослуживца. Но в тридцатые годы началось переписывание официальной истории Гражданской войны с целью возвеличивания роли Вождя. Поскольку должности он занимал не особенно высокие, поступили просто: одного за другим убирали всех, кто тогда находился на более важных постах — и люди исчезали из книг.