Прятки - Диксон Уиллоу
Что, опять же, чертовски странно. Я никогда не раскрывал себя объекту слежки, но, с другой стороны, у меня никогда не было такого объекта, как он.
Большинство людей, за которыми я следил, в конечном итоге осознавали, что за ними наблюдают, но некоторые оставались совершенно невосприимчивыми на протяжении всего времени. Майлз — единственный, кто с самого первого дня сразу заметил мое присутствие и почувствовал, что что-то происходит.
Я вижу это каждый раз, когда он напрягает плечи или по его спине пробегает легкая дрожь. Это видно по тому, как он украдкой оглядывает окрестности, пытаясь меня обнаружить, и есть что-то невероятно удовлетворительное в тех моментах, когда он смотрит прямо туда, где я прячусь, но не может меня увидеть.
Он знает, что я здесь. Он чувствует, что я наблюдаю за ним, но не делает ничего, чтобы помешать мне.
Он нисколько не изменил свой распорядок дня, не пытается красться или прятаться, а его шторы широко распахнуты, что дает мне прекрасный вид на него с моего места.
Это выделяет его и делает интересным.
Прежде чем я успеваю слишком углубиться в эти мысли, дверь его комнаты открывается, и он вбегает внутрь.
Он даже не смотрит в окно, когда снимает пояс для бега и бросает его на кровать, а затем снимает беговую одежду и бросает ее на пол.
Что-то странное щекочет мою грудь, когда он проходит по комнате голым и исчезает из виду, а через мгновение появляется снова с полотенцем, обернутым вокруг талии, и душевым набором в руке.
Я знаю, что он просто собирается принять душ после пробежки, но не могу избавиться от ощущения, что он дразнит меня. Как будто он хочет, чтобы я увидел его уязвимым и обнаженным.
Как будто он показывает мне то, что могло бы быть моим.
Я несколько раз моргаю, обдумывая эту мысль. Майлз — всего лишь цель, и ничего больше. Я здесь только для того, чтобы выяснить, представляет ли он угрозу для нас и причастен ли он к планированию покушения на Феликса.
Вот и все. Неважно, интересен он или нет, и неважно, что эта работа мне нравится больше всех остальных. Это просто работа, а он — просто цель.
Майлз останавливается у своей двери, чтобы надеть тапочки, а затем выскальзывает из комнаты.
Как только он уходит, я спускаюсь с дерева и углубляюсь в лес, направляясь к скале, которую мы с Джейсом обнаружили в первый год обучения.
Мне нужно отвлечься на время, и единственный способ сделать это — лазить по скалам.
В школе есть скалодром, но даже самый сложный его участок не представляет для нас с Джейсом никакой сложности, тем более что персонал скалодрома не подпускает никого к стенам без полного снаряжения и страховщика. Нам не нравится такой вид скалолазания, поэтому мы нашли свое собственное место.
Нет смысла заниматься скалолазанием, если в этом нет вызова или опасности, как и во всем остальном, чем мы занимаемся.
***
— Почему у тебя такое лицо? — спрашивает мой брат, когда я закрываю за собой дверь нашей комнаты.
— Ничего особенного, — отвечаю я, не обращая внимания на то, что он все еще сидит ко мне спиной и не может видеть мое лицо.
Джейс невероятно интуитивен, и не только когда дело касается меня или нашего шестого чувства друг о друге. Его инстинкты в отношении людей почти всегда безошибочны, и он знает меня лучше, чем я сам, в большинстве случаев.
Он нажимает несколько клавиш на клавиатуре, затем поворачивается на стуле, чтобы оказаться лицом ко мне.
— Лжец. Ты ходил в горы.
Я снимаю худи и бросаю его на кровать.
В отличие от простой и скромной комнаты Майлза, общежития в Гамильтон-Хаус — это воплощение роскоши и излишеств. Все здание было спроектировано так, чтобы выглядеть как старинный готический особняк викторианской эпохи, но со всеми современными удобствами, которые могут пожелать или в которых могут нуждаться избалованные богатые дети.
Еще есть Rebel House, особняк, где живут руководители братства и высокопоставленные старшие члены. Он еще более роскошен и безумен, чем наши апартаменты, а это о многом говорит, учитывая, что мы спим на гигантских кроватях с балдахинами и люстрами над ними, а у нас есть сложные резные сводчатые потолки и массивные арочные витражи.
Справедливости ради, только у тех, кто живет на верхнем этаже, есть сводчатые потолки и роскошные витражи, но остальная часть нашей комнаты идентична всем остальным в здании.
Привилегии имеют свои преимущества, но в конце концов, это просто место, где я храню свои вещи и сплю. Я лоялен к братству из-за моей семейной истории с ним. Я был бы идиотом, если бы не воспользовался возможностями, которые дает нам членство, но я не фанатик, как многие парни.
— Просто нужно было проветрить голову. — я сажусь на край кровати и опираюсь предплечьями о бедра.
— Помогло?
— Не так сильно, как я надеялся.
— Давай же. — он делает жест рукой, призывающий продолжать. — Расскажи своему старшему брату, что творится в твоей большой голове.
— Мы на самом деле не знаем наверняка, что ты старший, — замечаю я.
Одна из постоянных шуток в нашей семье заключается в том, что наши родители нажали «копировать-вставить», когда зачали нас, потому что мы абсолютно идентичны, вплоть до нескольких родимых пятен. Единственные люди, которых мы никогда не могли обмануть, когда менялись личностями, чтобы подшутить над ними, — это наши кузены Киллиан и Ксав. Даже наши родители не могут нас различить, когда мы этого не хотим.
Когда нам было десять лет, мы спросили маму, не путала ли она нас в младенчестве, потому что, будучи самой идентичным близнецом, мы предполагали, что у нее есть какая-то мамина/близнецовая сила и она интуитивно знает, кто из нас, кто. Она призналась, что они путали нас так много раз, что вполне возможно, что мы всю жизнь жили жизнью друг друга.
Благодаря ее откровению, я могу поднимать эту тему каждый раз, когда Джейс говорит, что он старший.
Он улыбается.
— Нет, но Джейс старший, и раз я стал Джейсом, то я старше, пока не будет доказано обратное. А теперь расскажи мне, что происходит, и, может быть, мы сможем развеять твою хмурость.
Я поднимаю руку, указывая средним пальцем на пол.
— Переверни
