Спецназ. Притворись моим - Алекс Коваль
Я плохо помню своего отца. Он бросил мою мать, едва мне исполнилось два года. Но если бы он у меня был, я бы хотел, чтобы наша семья была хотя бы на сотую долю похожа на чету Агаповых. И если бы когда-нибудь, чисто в теории, у меня появилась своя семья и я стал бы «батей» — ничего бы не желал больше, чем иметь такой крепкий и надежный тыл.
Но это все лирика, навеянная семейным праздником. Через пару дней мы вернемся в реальность, где у меня одинокая пустая хата, тяжелая работа и случайные встречи для здоровья. А у Иры: горячие однокурсники, клубы, тусовки, пары, ленты и вся жизнь на поиски принца.
— Какая хорошая семья, — слышу матушкин шепот рядом. — И Ирочка замечательная девочка.
— Так кто же спорит, — соглашаюсь я тоже шепотом. — Вредная немного, со своими загонами, но девушка мечты.
— Твоей?
— Что?
— Твоей мечты?
— Мам, ну а как ты думаешь, раз мы… — хмыкаю и оглядываюсь, затыкаясь. Натыкаюсь на мамин серьезный взгляд. Пронизывающий и словно под черепушку заглядывающий. Туда, где все по полочкам разложено.
Понимаю: считала.
Все от и до.
Никогда ей врать не получалось.
Дерьмо.
— Не знаю, зачем вам нужен этот спектакль, Никит, — тихо говорит Светлана Александровна, — но мне грустно.
— От чего именно? От того, что мы всем наврали, или от того, что мы в принципе врем?
— Грустно, что ты даже мысли в свою голову не допускаешь о том, что все это могло бы быть правдой.
— Ой, да брось, — посмеиваюсь тихо, — она мне почти в дочери годится. Странно, на самом деле, что Любовь с Валерием нам так легко поверили. Я думал, раскусят прямо на вокзале…
— Поверили, потому что видят, как ты на дочь их смотришь. С каким отчаянным обожанием, Китенок.
Китенок…
Будто на двадцать лет назад отшвырнуло. В детство сладкое и беззаботное, когда мамкин сорванец Никитка был исключительно Китенком.
Улыбаюсь грустно, головой качая:
— Мне не нужны серьезные отношения. Я тебе об этом уже говорил. Я не хочу семью.
— Хочешь. Но боишься.
— Давай не будем начинать эту тему здесь, на чужом празднике? И, пожалуйста, просто продолжай нам подыгрывать. Ириске это надо.
— Как скажешь, сынок, — вздыхает мама. — Просто хочу тебе напомнить, не все женщины в этом мире — Вероники, — проводит ладонью по моему плечу в мимолетном жесте и отсаживается на свое место, освобождая стул моей невесты.
Видео заканчивается, как и слезливая пауза. Ира с матерью обнимают главу своей семьи и чокаются бокалами.
Я отворачиваюсь и хватаюсь за свой бокал, на дне которого по-прежнему плещется виски. Я его едва пригубил. Не люблю крепкие напитки. Пара банок пива — вот мой предел.
Курить хочется страшно, и когда стул рядом со мной отодвигается, я бросаю не глядя:
— Выйду на свежий воздух, — и подрываюсь с места. — Скоро вернусь.
Выхожу на улицу, не позаботившись тем, чтобы накинуть куртку, и стреляю сигаретку у кого-то из гостей юбиляра. Мне подкуривают, я затягиваюсь.
Мать, сама того не понимая (или понимая?), разбередила старую рану.
Не все женщины в этом мире — Вероники…
Надо же, какая судьба, сука? Один раз обжегся — на всю жизнь шрам.
Выпускаю струю дыма в ночное небо. Вокруг тихо. Другие куряги в ресторан вернулись. Я один. Снег в небе медленно кружится. Машины редкие мимо проносятся. Красота.
С очередной затяжкой слышу за спиной стук каблучков и чувствую, как на мои плечи падает куртка.
Бросаю взгляд через плечо.
Агапова хмыкает, нос свой задирая:
— Простудишься, лечи тебя еще потом.
— Надо же, Агапова, это что, появление заботы?
— Скорее циничного эгоизма. В браке оно ведь как: «в болезни и в здравии», даже в фиктивном и еще пока не оформленном. А мне тебя в болезни иметь не прикольно.
Посмеиваемся.
— Моя мать нас раскусила, — признаюсь и подношу к губам сигарету.
— Ох, черт! Правда? Проклятье-проклятье-проклятье! Дай! — выдергивает у меня сигарету Агапова и сама нервно затягивается.
— Ты охерела? — рычу.
Она глазками хлопает.
Нет?
А вот я да! И от этого охеревания обратно выхватываю орудие медленной смерти из изящных пальчиков, рыкнув:
— Отдай.
Девчонка, однако, успевает надышаться и сейчас закашливается, сипя:
— Раскусила — это плохо. И что теперь? Она моим расскажет, да?
— Нет. Я попросил ее нам подыграть.
— Что сказал?
— Что так надо.
— Спасибо, Никит, — слышу едва ли не стон облегчения. — Я, конечно, и сама вляпалась по уши, и тебя за собой утащила. Но кто же знал, что город миллионник такой маленький!
— Ага. Пожалуйста. И чтобы больше я не видел, как ты куришь, поняла? По губам надаю.
— В смысле⁈ — шипит. — То есть тебе можно, а мне нет⁈
— Можно. Я редко. Я мужик. И спортом занимаюсь много, у меня легкие натренированные. А ты принцесска. А принцесски не курят.
— Иди ты в задницу, Сотников! Никакая я не принцесска!
— А еще рот с мылом за такие обороты промою. А лучше сразу с хлоркой.
— У, дурак! — бурчит и возвращается в ресторан.
Я выкидываю окурок в урну и шлепаю следом.
В «Империал» во всю танцевальный движняк. Играет забойный хит «Руки Вверх» «Крошка моя», и вся компания отрывается под голос Сергея Жукова, как будто «средний возраст по палате» гораздо ниже пятидесяти годиков. Пенсионеры скачут так, как я в свои двадцать не скакал.
Возвращаюсь к столу. Ира трещит с моей мамой о чем-то девчачьем. Хихикают и шушукаются обе. Сидят с видом профессиональных лицедеев, которых во вранье хер уличишь.
Я сажусь на свое место. Хлопаю залпом всю сотку согретого за два часа на столе виски. Просто потому что захотелось. Просто потому что внутри подкипает.
После пары качовых хитов включается медляк. Что-то из старого, берущего за душу с первых нот так, что я неожиданно для себя хватаю «невесту» за руку и бросаю:
— Потанцуем.
И это не вопрос.
Ира ошарашенно хлопает ресницами.
Я не даю ей опомниться и буквально вытаскиваю на танцпол, с подкруткой сгребая в свои объятия. Одна рука на талии, крепко прижимающая к груди. Вторая обхватывает ее пальчики. А в глазах девчонки удивление и… паника? Да, это определенно она. И чего это мы так разволновались, милая?
— Это просто танец, расслабься, Ириска.
