Спецназ. Притворись моим - Алекс Коваль

— Утренние поцелуйчики? — вытягивает губы уточкой, изображая невинность.

Я смотрю на этот театр одного актера. Секунду. Две. А потом во мне просыпается та самая Агапова, которая не терпит провокаций! И я со всей дури запускаю в его наглую морду подушкой.

— Иди ты к черту!

Он ловко ловит подушку одной рукой, хохочет в голос.

— Злюка. Я же по-родственному. Почти. Как будущий муж.

— Как будущий покойник ты сейчас выступать будешь, если не заткнешься, — рычу я, свешивая ноги с кровати. — Я в душ. И чтобы, когда я вышла, твой анатомический атлас уже был прикрыт одеждой. А то родители не так поймут!

— Они-то как раз так поймут, — усмехается Никита, садясь. Кровать жалобно скрипит под его весом. — А ты чего так возбудилась? Боишься не устоять, Агапова?

— Я боюсь, что такими темпами я быстрее сяду за твое убийство, чем найду себе реального мужа! — бросаю я и скрываюсь в ванной, захлопнув за собой дверь.

Упираюсь руками в раковину и смотрю на свое отражение. Щеки пылают. Глаза блестят. Реально выгляжу взбудораженной.

Вот же… козел!

Десять минут под ледяной водой приводят меня в относительный порядок. По крайней мере, жар с щек сходит, а в голове проясняется.

Так, Ира. Соберись. Это всего лишь фиктивный жених. И всего лишь его утренний стояк. Не предметный. Точно не для тебя и не на тебя. Просто физика! Подумаешь. Ты девушка взрослая, видела и не такое.

Хотя нет…

Такого наглого и самоуверенного экземпляра я точно еще не видала.

Вот только есть одна проблема. Одежду-то я с собой в ванную не взяла. Все мои вещи остались в комнате. Вместе с ним.

Черт!

Заворачиваюсь в полотенце и приоткрываю дверь на сантиметр, заглядывая в щелочку.

Сотников по-прежнему сидит на моей кровати. В руках телефон, он что-то быстро печатает, и на лице блуждает эта его фирменная, до жути бесячая усмешка.

— Ты приличный вид принял? — шиплю я.

Он поднимает на меня взгляд. Медленно, издевательски оглядывает щелочку, в которой я торчу.

— Смотря что ты считаешь «приличным».

— Я спрашиваю, ты оделся?

— А зачем? — он откладывает телефон. — Мы же почти семья. Чего ты стесняешься? Вчера же мама ясно дала понять, что ждет внуков. Я считаю, что нам следует плотно поработать над этим вопросом.

— Сотников, я сейчас возьму папин табельный и начну работать над вопросом твоего отпевания! — рычу я. — Я за одеждой. Отвернись!

— Что я там не видел? — фыркает он, но, к моему удивлению, демонстративно поворачивается к окну.

Я пулей вылетаю из ванной, хватаю с сумки первое, что попадается под руку — джинсы и теплый свитер — и несусь обратно в свое убежище.

— Вид сзади тоже впечатляет, Агапова! — летит мне в спину.

— Бесишь! — рявкаю я, снова захлопывая дверь.

Но перед этим успеваю услышать веселый смех и его:

— Как скажешь, принцесса.

Когда я выхожу через пять минут, уже полностью одетая и готовая к завтраку, Никита стоит у окна и смотрит во двор. На нем все те же спортивные штаны, в которых он спал.

— Моя очередь, — бросает, проходя мимо меня. — Постарайся не умереть от тоски, пока меня нет.

— Только если от счастья, — бурчу я, усаживаясь на кровать, чтобы натянуть носки.

Дверь ванной закрывается, и я слышу шум воды.

Отлично. Передышка.

Я быстро заправляю нашу, так сказать, «семейную» постель. Мысленно проклинаю маму за ее идею с одной кроватью. Взбиваю подушки, стараясь выкинуть из головы ощущение его тяжелой руки на моей талии и этого… утреннего «привета».

Дверь ванной открывается слишком быстро.

Я как раз заканчиваю с покрывалом и поворачиваюсь.

Никита стоит в проеме.

С голым торсом.

На бедрах низко сидит полотенце, небрежно завязанное на узел. С волос на широкие плечи и рельефную грудь падают капли воды, стекая по кубикам пресса вниз, к этой самой кромке полотенца.

Я невольно сглатываю.

Так, Агапова, главное — не пялиться!

Это провокация чистой воды!

Он специально стоит и позирует!

Уф, самовлюбленный мерзавец!

Я беру себя в руки и демонстративно закатываю глаза.

— Сотников, ты решил устроить тут филиал стриптиз-клуба? — язвительно интересуюсь я, складывая руки на груди. — Боюсь, я не твоя целевая аудитория.

Он усмехается, проводя рукой по мокрым волосам.

— А я смотрю, моя аудитория в восторге. Аж дышать перестала. — в голосе столько самодовольства, что у меня зубы сводит.

— Видала и получше, — вру я самым скучающим тоном. — В спортзале. Там таких, как ты, знаешь сколько? На каждом углу.

Никита громко смеется. Смех у него глубокий, грудной.

— Врешь, — он делает шаг ко мне. — Таких, как я, больше нет.

— Корона, Сотников, не жмет?

— В самый раз, — хватает с кровати свою толстовку и натягивает через голову. А я не могу удержаться, чтобы не отметить, как ткань обтягивает каждый мускул. Черт. Он и правда в бессовестно хорошей форме. — Хватит пялиться, Ириска, — не оборачиваясь, бросает. — А то влюбишься еще.

— Размечтался, — фыркаю я. — Пошли, «жених». Все уже давно остыло.

Завтрак проходит в атмосфере тотального родительского обожания, направленного, естественно, не на меня, а на Сотникова.

Мама порхает вокруг него, как бабочка, подкладывая самое лучшее. Ник кивает, улыбается, соглашается. Идеальный, блин, зять. Аж тошнит!

— Никитушка, тебе еще оладушка? А сметанки? Домашняя! А это варенье, сама варила, вишневое!

— Любовь Павловна, спасибо, все божественно вкусно, — улыбается Сотников своей самой обезоруживающей улыбкой. — Но я столько не съем. Хотя… Ириска, будешь?

Он протягивает мне свой оладушек, уже щедро политый вареньем.

Я смотрю на него, потом на маму, которая наблюдает за нами с умилением.

— Спасибо, милый, — цежу я, откусывая кусочек. — Ты такой заботливый.

Под столом я со всей силы наступаю ему на ногу.

— Ай! — он едва заметно дергается, но улыбки с лица не убирает. — Для тебя — все, что угодно, дорогая.

— Ирочка, ну что ты сидишь, ну поухаживай наконец-то за женихом!

Я демонстративно громко вонзаю вилку в оладушек, представляя, что это сотниковская задница. Ага, сейчас, поухаживаю, только валенки зашнурую!

— Может мне за него еще и поесть? Мам, у него вообще-то руки есть. Он снайпер, знаешь ли. В состоянии попасть себе в рот.

— Какая ты у меня язва, — вздыхает мама, но тут же снова сияет, поворачиваясь к Никите. — Она у нас с характером, но добрая!

— Я уже заметил, Любовь Павловна, — улыбается этот подлец. — В этом вся ее прелесть. Дерзкая, острая на язык. Не соскучишься.

Папа, до этого молчавший, одобрительно хмыкает.

— Правильно. Женщина должна быть с перчинкой. А то пресные — это скучно. Правда, у нашей ветер в