Спецназ. Притворись моим - Алекс Коваль
Ш-ш-ш!
— Агапова, твою… поварешку!
Упс!
Я мышкой ныряю на свое спальное место и до самого подбородка натягиваю покрывало. Зажмуриваюсь. Ожидаю, что вот-вот меня настигнет буря ругательств под предводительством приложившегося головой о пол Сотникова, но…
Тишина.
Звенящая.
Пугающая.
Я выжидаю десять секунд и открываю один глаз. Бури Никиты нет. Открываю второй и прислушиваюсь. Почему я не слышу, как он дышит? Он же дышит, да?
— Эй… — шепчу. — Пс-с-с! Ники-и-ит?
Ответа нет.
Тут становится страшно.
Он там живой вообще?
Господи, а если нет? Если ударился так сильно, что отрубился? Или еще чего похуже — шею свернул? О-о-о, Агапова, а если ты убила спецназовца⁈
Черт, черт, черт! Когда же ты научишься сначала думать, а потом делать, идиотка⁈
Я стремительно подскакиваю на ноги и выпутываюсь из покрывала. Ползком переползаю через кровать и свисаю с края. Взвизгиваю от неожиданности, когда две огромные лапы хватают меня за плечи и стягивают с матраса.
— Стой! Ай! Падаю-ю-ю!
Пол слишком быстро приближается к моему носу. Я зажмуриваюсь, приготовившись что-нибудь себе сломать. Но мое падение резко прекращается. Ладони упираются в мужскую грудь. А сердце падает куда-то в пятки.
Открываю глаза.
Прямо перед ними насмешливые Сотниковские. Его лицо так близко, что я чувствую жар, исходящий от его губ, и прикосновение кончика его носа к моему. Его грудная клетка тяжело вздымается, поднимая и опуская меня в такт мужскому дыханию. И он… улыбается. Издевательски весело улыбается!
Я сглатываю нервно, выдыхая:
— Ты дурак⁈ А если бы я что-нибудь себе сломала? — хлопаю парня по груди. — Ты об этом подумал⁈
— А ты, когда толкала меня с кровати, об этом подумала?
— Никуда я тебя не толкала, ты сам упал! Наверное, настолько притягательный, что даже пол не устоял!
— Даже пол уже пал, а ты все сопротивляешься, Агапова, — ржет Сотников.
— Не смешно! Пусти меня! — выворачиваюсь из его объятий, неуклюже подскакивая на ноги. — Дубина! — бурчу зло.
— Классная пижамка, — парирует Никита весело. — Никакого простора для фантазии, все как на духу.
Охаю, прикрывая почти голую грудь руками.
— Иди ты… — начинаю и затыкаюсь, когда в дверь раздается осторожный стук и мамино приглушенное:
— Дети, у вас там все хорошо?
— Да, мама! — кричу я.
— Внуков делаем, Любовь Павловна! — мурчит котом Сотников.
— Ой, все, не мешаю! Удаляюсь!
Удовлетворенная ответом мама уходит.
Никита ловко подскакивает на ноги.
— Я в душ, — щелкает меня по кончику носа, проходя мимо.
Я хлопаю его по руке.
Никита не теряется и заезжает мне ладонью по попе.
Я, резко крутанувшись, целюсь ногой ему по заднице. Но этот резвый негодяй, хохоча, отскакивает и прячется в уборной.
— Трус!
Топнув ногой, вырубаю в комнате свет и возвращаюсь на свое убогое спальное место. Твердо. Холодно. Колюче. Ворочаюсь, пытаясь найти более-менее терпимую позу, после которой что-нибудь из моих частей тела не отвалится. Устав ерзать, укутываюсь в плед, как в кокон, и закрываю глаза. Старательно пытаюсь уснуть под тихий шум воды в душе.
Не выходит.
Спустя полчаса вода выключается. Дверь открывается, и выходит Сотников.
Я в игноре. Делаю вид, что сплю. Хотя моя поясница уже начинает поднывать.
Слышу, как жалобно поскрипывает матрас под Никитой. И уже через считанные минуты, кажется, этот негодяй, отхвативший себе место класса «люкс», засыпает.
Класс!
Злая и уставшая еще битый час я борюсь за свои непоколебимые принципы. В третьем часу ночи сдаюсь. К черту все! Я не монашка, да и Сотников не маньяк. Уж как-нибудь потерплю пару ночей в его компании.
Подхватываю свою подушку, покрывало и в наглую забираюсь на кровать. Укладываюсь спиной к спине парня. Слегка елозя попой, толкаю Никиту, освобождая себе чуть больше места, бубня себе под нос:
— Подвинь свою задницу, Сотников!
Устраиваюсь удобненько на краю матраса и с блаженной улыбкой закрываю глаза. Через считанные секунды понимаю, что плед меня ни капли не греет. Подумав, решаю: наглеть, так по всем фронтам! Оборачиваюсь и тяну на себя край одеяла Никиты. Прилично так вытягиваю. Тут же становится тепло. Вот! Вот так-то лучше!
Глава 13
Просыпаюсь от того, что мне жарко. Не просто тепло, а прямо-таки душно! Словно меня запихнули в кокон и плотно упаковали.
Открываю глаза и несколько секунд тупо моргаю, пытаясь сфокусироваться на незнакомом узоре на обоях. А, нет. Знакомом. Бледно-желтые стены. Я в своей детской спальне.
А жарко мне потому, что поперек моей талии лежит тяжеленная мужская рука, а в спину упирается примерно сто килограммов живого, горячего спецназовца. Нога этого же индивида бесцеремонно закинута на мои бедра.
Черт. Какого лешего⁈
Во сне этот неандерталец сгреб меня в охапку, как плюшевого медведя. Спеленал по рукам и ногам так, что пошевелиться не могу. Приходится лежать и слушать его ровное, спокойное дыхание мне в затылок. А еще от него так вкусно пахнет гелем для душа…
Так, Агапова, отбой! Нечего тут принюхиваться. Спасательная операция «Выберись из лап спецназовца» объявляется открытой!
Я медленно, миллиметр за миллиметром, пытаюсь отодвинуться. Ага, щас. Хватка на талии тут же становится железной. Этот гад притягивает меня еще плотнее к себе, так что я практически впечатываюсь в его…
Оу.
О-о-оу.
Вот блин. Вчера, когда я истерила по поводу сна на полу, как-то совсем упустила из виду один маленький, но очень характерный физиологический аспект. Утренний. Мужской. И очень… очевидный. Который сейчас недвусмысленно упирается мне… ну, скажем так, в район копчика.
Вот теперь мне не просто жарко. У меня, кажется, сейчас начнут плавиться уши!
Я замираю, боясь дышать.
— Сотников, — шиплю, не поворачивая головы. — Убери от меня свои… стратегически важные объекты…
В ответ — молчание. Только дыхание в шею.
— Никита! Я не шучу! — начинаю активнее выкручиваться, но он держит крепко.
— М-м-м, — раздается сонное и до одури самодовольное мурчание у меня над ухом, от которого у меня по спине почему-то бегут мурашки. — Уже утро?
— Судя по твоей боевой готовности — самое что ни на есть! — огрызаюсь я, упираясь локтем ему в ребра. — Руки-ноги убрал! Быстро!
— Какая ты все-таки неласковая, Ириска, — обиженно. — А как же… — не договаривает, чуть ослабляя хватку, давая мне наконец вывернуться и сесть.
Я тут же отползаю на свой пятачок у края кровати, подтягивая одеяло до самого подбородка. Сердце колотится как ненормальное. Его глаза, темные, заспанные, смотрят на меня с откровенной насмешкой. Волосы растрепаны, на щеке — милый след от подушки. И вообще Сотников утром весь такой зайка…
Тьфу ты, какой еще «зайка»?
— Что «как же»? — хмурюсь я, пытаясь
