Убит тобой - Татьяна Семакова
Я выхожу на небольшую сцену точно в срок. Занимаю позицию у микрофона, чувствую себя комфортно и расслабленно. Начинаю негромко петь, занавес поднимается, звучат привычные аплодисменты и даже свисты. Аккомпанирующий мне пианист берет аккорд и вдруг я замечаю в первом ряду столиков Максима. Своего бывшего. И конкретно так лажаю, внезапно потеряв и голос, и слух, и самообладание.
Пианист прекращает игру, я наклоняю штатив микрофона в сторону и аккуратно откашливаюсь в кулак. Прямо на сцене.
– Анфиса, – слышу тихий рык помрежа из-за кулис.
А я что могу? В горле будто моток колючей проволоки. Дыхание сбилось, а грудь так и норовит выпрыгнуть из тесного корсета платья.
Из зала слышатся шепотки, кто-то негромко посмеивается. Это неприятно, вообще-то. Если не сказать унизительно. Понятно, что никто особенно ни на что не рассчитывал, сидя в ресторане при отеле, но я-то знаю! У меня потрясный голос! Широчайший диапазон! Если бы не этот гандон в первом ряду…
– Прошу прощения, бывший в зале, – решаюсь я на шутливую ремарку и сразу из-за нескольких столиков раздаются смешки. – Стендапа не будет, – нервно прыснув и, немного смутившись, на пару секунд я опускаю взгляд.
Снова начинаю петь. И, что забавно, первой в репертуаре на вечер помреж будто нарочно поставил изумительную песню на французском под названием «не оставляй меня». Настолько иронично, что я громко фыркаю в микрофон и, нервно хихикая и прикрывая рот пальцами в тканевой перчатке, отворачиваюсь.
Пианист пытается растянуть мелодию, начиная импровизацию. Я медленно вдыхаю, потом выдыхаю, прячу улыбку и вновь затягиваю.
– Ne me quitte pas… – смотрю при этом прямо в злющие глаза Максима. Срываюсь и начинаю ржать в голос. – Знаете, о чем песня? – спрашиваю у публики через истеричный хохот. – Это смешно, правда. Прямо сейчас я молю не оставлять меня. Тогда не молила, а сейчас, когда он сидит тут со своей новой пассией, молю. Славик, что там у нас дальше по списку? – Я оборачиваюсь к кулисам.
– Плевать, – обреченно роняет помреж и зал разрывается смехом.
– Тогда на мой вкус. – Я загадочно улыбаюсь и объявляю: – Дамы и господа, вашему вниманию предлагается песня, под которую он швырнул мне в лицо деньги на аборт!
Сердце он мне разбил в тишине, так что начинаю петь что-то из программы. Пианист быстро подхватывает. Шокированный зал не замечает, как дергается спутница Максима в наивной попытке встать и немедленно выйти. А я прикрываю глаза, чтобы спрятаться от безумного, полного ненависти взгляда мужчины, в объятиях которого когда-то любила просыпаться.
После выступления, когда занавес плавно опускается, а я ловлю последние аплодисменты и сочувственные взгляды, на сцену вылетает рассерженный помреж. Замечает слезы в моих глазах и опускает плечи, мгновенно теряя запал.
– Коньячку? – предлагает он на всякий случай. Я отрицательно мотаю головой и поплотнее смыкаю раздувшиеся губы. – Моя ты куколка, пойдем. – Он берет меня под локоть и уводит за кулисы. – Ни один мужик ни стоит вот этой кислой моськи, поняла меня?
Чего-то там еще жизнеутверждающее втирает, пока я размышляю над насущным. Как мне покинуть отель и не столкнуться с Максом?
– Можешь попросить девчонок в зале задержать с расчетом один столик? – прошу я помрежа.
– Конечно, тыковка моя! – помреж фыркает, закатывает глаза и беспечно взмахивает кистью. – Который?
– Где блондинка в голубом и злющий черт рядом.
– Все сделаю, топай переодеваться.
Так быстро я еще не раздевалась. Сама, во всяком случае. Выпрыгиваю из платья, ныряю в джинсы, на ходу застегиваю блузку и заталкиваю под пояс. Выхожу через вход для сотрудников и наталкиваюсь на поджидающего меня Максима.
В его глазах мелькают хищные искры, я застываю и вдруг слышу незнакомый мужской голос.
– Почему ты здесь? – немного изумленно посмеивается вышедший в круг света под фонарным столбом зеленоглазый симпатяга. На нем приталенная темно-синяя рубашка, идеально сидящая на подтянутом теле, и черные брюки, чуть зауженные к низу. Смотрит почему-то на меня. Подходит тоже ко мне, проигнорировав стоящего в метре Максима. По-хозяйски обнимает и коротко, но очень даже чувственно целует в губы. – Я ждал тебя в лобби, – сообщает он приватно.
– Засуетилась и выскочила как обычно, – виновато мямлю я, принимая помощь незнакомца. – Прости. – Я морщу нос, в который и получаю следующий игривый поцелуй.
– Ерунда. Вы знакомы? – кивает незнакомец в сторону Максима.
– Впервые вижу, – вру я. Слабо пожимаю плечами и отвожу взгляд.
– Тогда пошли. Я заказал ужин в номер.
Что он только что сказал
…за пять часов до
Не рыпаюсь, пока чувствую на своих лопатках обжигающую ладонь незнакомца и тяжелый, прибивающий взгляд Максима. То есть, аж до самого лифта. Чуть только двери закрываются, выскальзываю из объятий и жмусь к противоположной стене.
– Спасибо, – бормочу я, не глядя на мужчину.
– Нетрудно было догадаться, – отвечает он со смешком. – Он оставил свою женщину расплачиваться.
– Серьезно? – Я пренебрежительно кривлю губы и поднимаю взгляд, чтобы убедиться, что он не шутит.
– Абсолютно. И при этом она выдохнула с облегчением. – Я прыскаю и качаю головой. – Но ужин я заказал раньше.
Бам.
Один мощный удар сердца быстро разгоняет кровь, но вся она одним стремительным потоком мчит к лицу.
– Я знаю твой секрет, – продолжает незнакомец. Теперь у меня еще и глаза округляются. Я не знаю о себе секретов, а он знает? – Все миниатюрные женщины неприлично много едят. Ты точно голодная. – Я снова прыскаю и беззвучно смеюсь. Смотрю на него с укором, а он приподнимает брови: – Я неправ?
– Допустим, прав, – увиливаю я, и теперь смеется он. Довольно громко. А еще, очень задорно и располагающе. Как мальчишка. Хотя, какой там… уже явно за тридцать. – Это не значит, что…
– Тихон, – представляется он, делая ко мне шаг и протягивая руку.
Неуклюже пожимаю.
– Анфиса.
– Тут повсюду камеры, Анфис. Я не сделаю с тобой ничего, за что могут посадить.
Неприличный вопрос вертится на языке, но задать его я не решаюсь. Да и не успеваю: двери лифта открываются на пятнадцатом этаже. Тихон указывает одной рукой
