Королевы и монстры. Яд - Джей Ти Джессинжер
Я понимаю, нечестно расстраиваться, что его до сих пор нет. Обычно он приходит очень поздно. К тому же нужно учитывать пятичасовой перелет, а также войну, которую он сейчас ведет, плюс все прочие хлопоты, связанные с руководством мафиозной империей. У него внушительный список дел. Просто мне бы хотелось быть чуть-чуть поближе к началу этого списка.
Сидя в одиночестве за кухонным столом и ковыряя филе-миньон, который давно приготовила, я стараюсь не жалеть себя. Безуспешно, разумеется.
Звонок домашнего телефона так меня пугает, что я роняю вилку. Она громко падает на тарелку. Мое сердце бьется быстрее, я подскакиваю, чтобы ответить, надеясь, что это Кейдж.
– Алло?
Мне отвечает запись с компьютерным голосом:
– Здравствуйте, вам поступил звонок за счет вызываемого абонента из исправительного учреждения «Грин Хэйвен». Чтобы принять, нажмите два. Чтобы отклонить, нажмите девять.
Сердце замирает у меня в груди. Кейджа арестовали. Он в тюрьме.
Трясущимися руками я нажимаю двойку, и компьютерный голос отвечает:
– Спасибо. Ожидайте.
Раздается серия щелчков, как будто линия переключается. А потом…
– Здравствуй, Натали.
Голос мужской, с сильным акцентом, скрипучий. Человек как будто две пачки в день выкуривает. Это совершенно точно не Кейдж.
– Кто вы?
– Максим Могдонович.
На секунду я забываю как дышать – просто замираю в полном шоке с открытым ртом, молча глядя на свои кухонные шкафчики.
– По твоему молчанию я предполагаю, что ты знаешь, кто я?
У меня дрожат руки, всё внутри стягивается в узел, и я шепчу:
– Я знаю, кто вы.
Кейдж. О господи, Кейдж. Что же с тобой случилось?
Ведь что-то должно было случиться. Что-то ужасное. Глава синдиката вряд ли стал бы звонить мне из тюрьмы, просто чтобы поздравить с днем рождения.
– Хорошо. Тебе, наверное, интересно, почему я звоню.
Он замолкает, ожидая услышать ответ, но мои легкие застыли. Я вся застыла от чистого ледяного ужаса. Только сердце бьется как маленькая птичка колибри.
Он продолжает в спокойном деловом тоне.
– Если честно, дорогая, когда я впервые услышал, что происходит, я не мог в это поверить. Мой Казимир, за двадцать лет ставший мне почти как сын, никогда бы не ослушался меня. Никогда бы не солгал мне и уж точно не предал бы меня. Особенно из-за женщины.
Ослушался? Предал? О чем он вообще говорит?
– Но все эти внезапные поездки на западное побережье возбудили мой интерес, так что я послал свою маленькую пташку поглядеть за ним. Когда я увидел твою фотографию, все стало немного понятнее. Такая красивая. Эти черные волосы!
Следы на снегу. Тот вечер, когда мне показалось, что кто-то смотрит в окно. Все те разы, когда я будто чувствовала слежку, – это был он.
– Ты очень похожа на свою мать. Как Наоми, кстати? Нравится жить рядом с гольф-клубом? Я лично никогда бы не смог жить в Аризоне. Так сухо, а еще все эти уродливые кактусовые деревья… Но, полагаю, Скоттсдейл хорошо влияет на здоровье твоего отца.
Он знает про моих родителей! Он угрожает им? О господи, о господи, о господи!
Я начинаю задыхаться. Меня сейчас стошнит. Стейк, съеденный пять минут назад, уже просится наружу и скоро окажется на кухонном полу.
Крепко вцепившись в телефон, я дрожащим голосом отвечаю:
– Не знаю, о чем вы говорите, но мои родители не имеют к этому никакого отношения. Пожалуйста…
– Конечно, имеют. Они дали тебе жизнь. Тебе, женщине, которая обратила Казимира против меня. Они причастны. И заплатят, как и ты.
– Я не обращала его против вас! Я не знаю, о чем вы! Пожалуйста, послушайте меня…
– Это будет слабое утешение, дорогая, но, может, тебе интересно услышать, что раньше Казимир никогда не относился к женщинам серьезно. Они всегда были на один раз и на одно лицо. До тебя. И лучше бы тебе того стоить.
Он посмеивается. Это ужасный звук, как будто наждачкой водят по дереву.
Надеюсь, нездоровый хрип в его легких – это рак.
Высоким отчаянным голосом я спрашиваю:
– Где Кейдж? Что вы с ним сделали?
– Пока ничего. Но если мой расчет правильный, то он должен скоро прийти. Чтобы обнаружить тебя мертвой. На твой собственный день рождения! Как трагично. Хотелось бы мне быть там, чтобы увидеть его реакцию, но Виктор мне расскажет.
На грани истерики я ору:
– Кто такой Виктор?
– Я.
Я разворачиваюсь и вижу, что посреди моей кухни стоит мужчина и улыбается мне.
Он высокий и широкоплечий, на нем черный костюм, черное шерстяное пальто и черные кожаные перчатки. У него стриженные под машинку латунно-серые волосы. А его глаза самого прозрачного голубого цвета, что я видела в жизни.
И пистолет, который он на меня направил, просто огромный.
Оставаясь на линии, Максим сообщает мне:
– Виктор очень хорош в своем деле. Почти так же хорош, как Казимир. Тебе же лучше будет с ним сотрудничать. Тогда все произойдет быстрее. – Он понижает голос. – И поверь мне, ты не захочешь, чтобы он медлил.
Трубка вываливается из моей руки.
С приятной улыбкой Виктор указывает на один из стульев.
– Присаживайся. Давай поболтаем.
Я не была так напугана никогда в жизни. И дело не только в наставленном на меня оружии, или в этом телефонном звонке, или в том очевидном факте, что мы с Кейджем очень разозлили большого мафиозного босса.
Дело в улыбке Виктора. Светлой, радостной улыбке человека, который вот-вот займется своим любимым делом.
Когда я продолжаю стоять на месте, окаменев от страха, цепляясь за кухонную столешницу и тяжело дыша, Виктор произносит:
– Сядь, Натали, или я изнасилую твой труп и пошлю видео твоим родителям.
Горячая кислая желчь подкатывает к моему горлу. Я делаю несколько вдохов, но легкие словно наполнились водой. Мне кажется, что я тону.
Когда улыбка Виктора тускнеет, я нахожу в себе силы двинуться и упасть на ближайший стул.
– Хорошо. А теперь скажи мне, где деньги.
Дрожа и потея, я шепчу:
– Какие деньги?
Он коротко, разочарованно выдыхает через нос.
– Я занятой человек, и у меня нет времени для игр. Так что спрошу тебя снова, и ты скажешь правду, а потом мы покончим с этим. – Его голос становится ледяным. – Где деньги?
У меня внутри все дрожит. Капля холодного пота стекает между лопатками.
– Вы имеете в виду трастовый счет?
Он с заинтересованным видом наклоняет голову.
– Он открыл траст?
Облизнув губы, я киваю. Периферийным зрением я замечаю, что Моджо стоит в гостиной как вкопанный –
