Шрам - Эмили Макинтайр

Поэтому я направился к ее двоюродному брату.

Ксандер находится у нас с вечера бала в честь помолвки. С тех пор он все время на виду, его бьют, над ним издеваются. В открытые раны попадает инфекция и причиняет ему неизмеримую боль, в чем я уверен. Полагаю, скоро наступит сепсис, который съест его изнутри.

Выплеснув ему на лицо ведро воды, привожу его в чувство. Он оглядывается, но я уже привязал его к деревянной доске на заднем дворе таверны и закрепил веревкой обе его ноги и здоровую руку.

Ксандер дергается, но быстро понимает, что никуда не сможет уйти. Даже если бы мог пошевелиться, он слишком слаб, чтобы убежать.

– Доброе утро, Александр, – улыбаюсь я.

– Я уже рассказал, – бормочет он, высовывая язык, чтобы облизнуть потрескавшиеся и кровоточащие губы. Он кашляет, прежде чем продолжить. – Рассказал все… что знаю.

Я качаю головой:

– Ну же, Ксандер. Мы оба знаем, что это неправда. Ты ничего мне не сказал.

– Просто убейте меня, – шепчет он. – Пожалуйста.

Я ставлю пустое ведро у своих ног и перехожу к галлону керосина в конце стола.

– Ты считаешь, что покаялся?

Он кивает.

– И каковы были твои преступления?

Поджав губы, он отворачивается. Все его действия происходят в замедленном темпе, как будто у него не хватает сил, чтобы приложить должное количество энергии.

Я подхожу к нему, смотрю на его избитое и окровавленное лицо.

– Вот что я скажу. Я буду честен с тобой. Но… око за око, – выдохнув, я разминаю шею. – Ты сегодня умрешь. Фух, как хорошо, что я это сказал. Теперь твоя очередь.

Его глаза вспыхивают, но он молчит.

– Что ж, ладно. – Я поднимаю галлон над его торсом и наклоняю, пока керосин не выливается на кожу, покрывая его плоть и собираясь в лужи по бокам.

Он вздрагивает, когда горючее попадает на раны.

– Я так не играю. – Я продолжаю его обливать, пока жидкость не покрывает каждый сантиметр его тела. – Это твой шанс исповедаться и надеяться, что Бог помилует твою душу.

Ксандер усмехается, но его смех тотчас переходит в хриплый и влажный кашель, как будто болезнь уже атаковала его легкие:

– Вы не священник.

Я наклоняюсь ближе:

– Но зато могу стать твоим спасителем.

– Вы и ее хотите убить? – спрашивает Ксандер.

Сердце замирает от его слов. Существует только одна женщина, о которой он мог бы говорить, и она не та, кому бы я причинил вред.

– А если конкретнее?

– Мою сестру.

Я стискиваю челюсть, он замечает это движение, и легкая ухмылка пробивается сквозь его усталость.

– Вы плохо это скрываете – ваше нездоровое увлечение ею. – Он снова кашляет. – Вам повезло, что ваш брат – полный имбецил.

Меня окутывает раздражение.

– Не говори о ней в моем присутствии, – выплевываю я.

Ксандер смеется:

– Я привез ее сюда, чтобы убить тебя, глупец.

Его слова навевают мне мрачные мысли, хотя я не сомневаюсь, что он говорит правду. Я всегда знал, что под ее невинной внешностью скрывается нечто коварное, гнусное. Это объясняет кинжалы на ее бедре, огонь в дыхании и глаза, которые смотрят сквозь взломанные двери и беззвездные ночи.

Но до прошлой ночи она точно не знала, что я и есть король-мятежник.

Интересно, теперь ей сильнее хочется убить меня? Или ее желание ослабло?

Член твердеет при мысли о ее возмущении.

– Я не удивлен, – смеюсь я. – Будь честен, Ксандер. Кто подговорил ее на это? – Засунув руку в карман, я достаю спички, выбираю одну и поднимаю над его головой. – Отвечай, иначе я подпалю каждый сантиметр твоей кожи. Мы сможем играть в эту игру снова и снова, пока пламя не сожрет твои мышцы и нервы. – Я смотрю на спичечный коробок. – Я слышал, что смерть от огня – это самая жуткая кончина.

Когда Ксандер поджимает губы, я улыбаюсь и подношу спичку к огню:

– Ты такой зануда.

– Мой отец! – кричит он хриплым болезненным голосом. – Она должна была избавить мир от тебя и твоего жалкого подобия брата, чтобы род Битро наконец занял свое законное место.

Я смеюсь, запрокинув голову:

– Ты никогда бы не стал следующим в очереди на трон.

– Мы заручились поддержкой Тайного совета, – хрипит он, поглядывая на спичку в моей руке.

Вот эта информация уже интересна.

– Значит, государственный переворот? – я прищелкиваю языком, хмуря брови. – Я впечатлен. – Вздохнув, подношу спичку к коробку и чиркаю о его край. Этот звук – музыка для моих ушей. – Еще одно признание, Ксандер. – Я наклоняюсь, чувствуя, как жар пламени посылает по венам волнение. – Это ты влил яд в горло моего отца?

Ксандер сглатывает. Осознание его дальнейшей судьбы оседает в его глазах:

– Нет. Это сделал ваш брат.

Я не удивлен, но предательство все равно жалит мне душу.

– Мы с вашей матерью просто подтолкнули его в нужном направлении.

Кивнув, я поднимаю над ним руку.

– Да помилует Господь твою душу, Александр. Ибо я этого никогда не сделаю.

Керосин быстро загорается, когда я бросаю спичку. Кожа его вспыхивает и начинает полыхать.

Я отхожу, закрываю глаза и наслаждаюсь мучительными криками, пока внутри меня, точно самый сильный ураган, бушует ярость.

Глава 44

САРА

Мои лезвия остры.

Я не меняла одежду со вчерашнего вечера, когда мой мир перевернулся с ног на голову.

Вместо этого я сидела перед камином, перебирая в уме все, что знаю наверняка. И единственный вывод, к которому я пришла, – это то, что я устала от игры в ожидание. Мне надоело ждать указаний от людей, в которых я даже не уверена. Надоело изображать из себя девушку, мечтающую стать королевой. Я просто хочу, чтобы они умерли.

Это желание – единственное желание – пульсирует в моих жилах, изливаясь из того места, где должно находиться сердце. Да оно и бьется лишь потому, что я чувствую извращенную потребность в мести.

Можно ли умереть из-за разбитого сердца?

Меня не волнует ни политика, ни сохранение целостности короны – все это, как говорил дядя, необходимо для того, чтобы страна не развалилась по швам, когда падет династия Фааса. Но я всю ночь прокручивала в голове его слова, а найти ответы так и не смогла.

Не будь я разбита на тысячу осколков, возможно, мне стало бы стыдно за то, что с такой легкостью позволила собой манипулировать. А так я ощущаю лишь пустоту, наступившую после принятия разочарования.

Густой туман опутывает деревья и устилает холодную землю; на травинках выступают капли росы. Я выхожу из главного замка и прохожу через двор в собор.

Сегодняшний день наверняка станет для меня последним. Я не питаю иллюзий, что он закончится чем-то иным, кроме смерти. Я приму ее с распростертыми объятиями, лишь бы расправиться с теми, кто причинил мне зло.

Но все же я хочу помолиться.

Не об отпущении грехов – в моей душе нет раскаяния. Но о ясности. Цели.

Я нажимаю на прохладные металлические ручки у входа в церковь, распахиваю двери и вхожу в просторное помещение. Мой взгляд останавливается на одинокой фигуре перед алтарем. Его руки, покрытые татуировками, засунуты в карманы, а сам он смотрит на скульптуру Иисуса на кресте.

Слезы наворачиваются на глаза, грудь сдавливает так сильно, что кажется, будто она разорвется на части. Я сглатываю их, отказываясь дать им свободу.

Как можно тише я вытаскиваю клинок из плаща и прижимаю его к дрожащей ладони.

Стук моих сапог отражается эхом от стен, пока я пробираюсь сквозь ряды скамей, – Тристан не может не слышать моего приближения.

Я жду, что он повернется, что-то скажет. Сделает что-нибудь.

Но он неподвижен.

Крепко сжимая кинжал, я продолжаю приближаться. Тошнота подкатывает к горлу, стоит мне остановиться в нескольких шагах позади.

«Сделай это, – шепчет мне разум. – Протяни руку и вонзи клинок в его кожу».

Это ведь так просто – оставить его истекать кровью на холодном полу церкви, а самой стоять над ним и смотреть, как жизнь изменника стремительно покидает его тело.

Но от одной мысли об этом меня бросает в дрожь, и я чувствую себя слабой из-за того, что не могу принять это решение. Я поднимаю руку, сглатывая поднимающуюся желчь, и пустота в моей груди трещит по центру в момент приближения острия к его спине.

– Почему-то я знал, что ты найдешь меня в храме.

Моя