Шрам - Эмили Макинтайр

– Я не совершал преступлений, – хрипит Клавдий; его голос слабый и жалкий.

– Ты прикоснулся к тому, к чему не имел права прикасаться. Знаешь, я ведь совсем недавно пришел к выводу, что она принадлежит мне. – Вернувшись к кресту, я скольжу лезвием по его левой руке, пока не добираюсь до указательного пальца. – А тот факт, что ты теперь знаешь, какова на ощупь ее кожа… Ну… для меня это неприемлемо.

Я вдавливаю изогнутую часть ножа в кончик его пальца и скольжу вниз, чувствуя, как его плоть отслаивается от кости, словно кожура от яблока. Он кричит, тело бьется о тугие кожаные крепления.

– Уже больно? – спрашиваю я, склонив голову. Как только тонкий кусок оказывается у ладони, я отрываю его и подношу к его лицу. – Довольно мерзко выглядит, правда?

Тело Клавдия сотрясается с такой силой, что крест начинает дрожать.

– Один есть, осталось девять! – я понижаю голос: – Знаешь… это так весело. Напоминает мне о детстве… когда ты помогал моему брату избивать меня до полусмерти.

Ярость захлестывает меня с головой. Отбросив кусок кожи, я придвигаюсь к его руке.

– Пожалуйста, Боже! – плачет он.

Усмехаясь, хватаю его второй палец.

– Теперь я твой бог. И я не слышу твоей мольбы.

Глава 32

САРА

Я всматриваюсь в каждый уголок бального зала. Снова и снова мои глаза мечутся из одной стороны в другую, ожидая увидеть коренастую фигуру лорда Клавдия. Но его нигде нет. При этом его отсутствие никак не облегчает моего беспокойства и не тушит угли гнева, пылающие в моей груди.

В душе уже зреет сожаление, что я не прикончила его при первой же возможности; страх шепчет мне о том, что, быть может, он нашел себе другую добычу – ту, что не прячет кинжалы у себя на бедре.

Майкл сидит рядом со мной, наблюдая за танцевальной площадкой. Его мать и мой дядя уже ушли спать. В блестящей керамической плитке отражаются улыбки людей, пьющих и танцующих всю ночь напролет. У меня создается впечатление, будто я смотрю шоу. Сотни людей живут в альтернативной реальности, настолько разнящейся с моей собственной.

Впрочем, так происходит во всем. Разве нет? Мы сочиняем сказки и истории, выстраивая повествование, от которого зависит отношение к нам. А в некоторых случаях – и условия жизни других людей.

– Вам хорошо? – спрашивает Майкл, впервые за весь вечер вступая со мной в диалог.

Я улыбаюсь:

– Прекрасно.

Он встает, протягивая руку:

– Потанцуем?

Мои брови поднимаются, тошнота дразнит пищевод, но я вкладываю пальцы в его ладонь и иду за ним на танцпол, надеясь, что никто не увидит дыру на подоле моего платья.

Бальный зал освобождается, люди отходят подальше, чтобы освободить для нас место.

Меня начинает мутить.

От того, как его рука обвивается вокруг моей талии, притягивая меня ближе.

И оттого, что он берет меня за руку.

И оттого, что он улыбается.

– Вы – настоящий приз, леди Битро.

Желчь подкатывает к горлу.

Ничей я не приз.

Музыканты заканчивают песню и тут же начинают другую. Я хмурюсь от одной только мысли, что мне придется продолжать этот танец. Ноги уже едва держат, а душа изнывает от боли.

– Ваше величество, – голос Ксандера прорывается сквозь туман. – Могу я прервать вас?

Когда Майкл кивает, я в очередной раз убеждаюсь, что вообще не имею права голоса. Никто не спрашивает, хочу ли я продолжать; меня просто передают по кругу, как предмет, выставленный на всеобщее обозрение.

Ксандер подходит ближе, берет меня за руку. Я улыбаюсь, однако брат не одаривает меня ответным приветствием.

Как только начинается следующая песня, он увлекает меня за собой через весь зал. Я спотыкаюсь, пытаясь поспеть за его шагами.

И тут я вздрагиваю, когда его ладонь сжимается вокруг моей, стискивая пальцы до хруста костяшек.

– Что ты себе позволяешь? – шипит Ксандер.

Его тон застает меня врасплох, и я отшатываюсь назад:

– Что, прости? Я ничего не сделала.

– Не строй из себя невинную, сестра, – усмехается он. – Я видел тебя.

Сердце опускается в пятки.

– Я…

– Я не позволю, чтобы наши труды – все, ради чего мы работали, – были выброшены на помойку лишь потому, что ты решила раздвинуть ноги.

Шок пронзает меня насквозь; эмоции нарастают, грозясь вырваться наружу.

– Я сделала все, о чем ты просил, а ты смеешь меня обвинять?

– Я видел тебя, – повторяет он. – С лордом Клавдием.

– Ничего ты не видел, судя по всему.

– А если бы это был кто-то другой? – Его брови поднимаются до линии волос. – Если бы король застукал?

Я сжимаю челюсти, качая головой. Может, это обвинение и несправедливо, но в его словах все же есть доля правды. Майклу было бы все равно, как и что там происходило. Мое мнение его не волнует. Он верит только своим глазам.

У меня полыхает лицо, но я киваю, пытаясь сдержать прилив слез, которые так и просятся наружу.

– Ты прав, – задыхаюсь я. – Так позволь мне закончить работу, и я умру счастливой. Зачем ты заставляешь меня ждать?

– Тише, – отрезает он. – Нас могут услышать.

– Это ты начал! – мой голос становится громче: я больше не в силах сдерживать эмоции, бьющиеся в израненных стенках моей груди.

– Разрешите пригласить вас на танец.

Шелковистый голос Тристана вынуждает Ксандера остановиться. Я поворачиваюсь к принцу и с замиранием сердца смотрю ему в глаза.

Тристан одаривает моего брата диким, недовольным взглядом:

– Ты свободен, Александр.

В его тоне нет места для спора, но даже если бы и было, Ксандер не смог бы отказаться. Не здесь, не перед людьми.

Я смотрю по сторонам, понимая, что все на нас смотрят.

Они всегда так делают, когда рядом Тристан. И я их не виню. Я сама не могу заставить себя отвести от него взгляд.

Прочистив горло, Ксандер натужно улыбается и отпускает меня, склонив голову в жалкой попытке поклона:

– Конечно, ваше высочество.

Его неуважение очевидно.

Тристан, даже не вздрогнув, занимает место брата.

Сердце в груди замирает, бабочки в животе начинают порхать. Обычно я презирала их, но по сравнению с остальными эмоциями, которые я испытала за вечер, они – желанное отвлечение. Глаза Тристана встречаются с моими, рука обвивается вокруг талии и притягивает меня ближе. Дыхание вырывается из легких, когда наши руки переплетаются, а сердце щемит от желания сорвать черные атласные перчатки и почувствовать его пальцы. Тристан разводит наши руки в стороны, и мы танцуем вальс.

Он повелевает моим телом точно так же, как повелевает всем залом, – без усилий. Я погружаюсь в его объятия и впервые за весь вечер позволяю себе ни о чем не думать.

Его прикосновения, его желание обнять меня чуть крепче и притянуть чуть ближе вызывают у меня слезы.

Рядом с ним я чувствую себя в безопасности. Чувствую себя нужной. Я не испытывала этих чувств с тех времен, когда мой отец был жив.

Если копнуть немного глубже, становится ясно, что мы с Тристаном сделаны из одного теста, – и это часть причины, по которой я не могу выносить его взгляда. Потому что смотреть на Тристана – это как смотреть в зеркало и видеть частички себя, которые я так старательно пытаюсь скрыть.

А он их не прячет, и я не знаю, как с этим справляться.

Я напрягаю губы, перед глазами все расплывается. Изо всех сил пытаюсь сдержать грусть: не хочу показывать слабость в зале, полном людей.

Лицо Тристана смягчается, его пальцы сжимаются вокруг моей талии. Он вращает меня и притягивает обратно – даже ближе, чем раньше. Слишком близко, чтобы это было уместно. В животе все трепещет, будто внутри выросли крылья; между ног появляется влага.

Его губы касаются моего уха:

– Нет, маленькая лань, не здесь. Они не получат твоих слез.

Я киваю, делаю глубокий вдох, раздувая ноздри, – все для того, чтобы заглушить раздражение, которое катится по моим внутренностям, как разрушительный шар.

Я уверена, что люди наблюдают за нами.

Но все равно наслаждаюсь этими прикосновениями.

Его пальцы впиваются в меня, как будто он не желает меня отпускать.

Но вдруг Тристан отступает, сгибается в талии, убрав одну руку в карман, берет мои пальцы и подносит их ко рту.

Живот