Шрам - Эмили Макинтайр

Лицо Майкла искажается, и он поворачивается ко мне:

– Это вы сделали?

Его суженные глаза наполнены ужасом.

Внезапная перемена настроения застает меня врасплох.

– Что сделала? – Я подхожу к столу и заглядываю в футляр.

Внутри аккуратно сложены полдюжины сигар, а прямо сверху лежит черный платок с золотой вышивкой и инициалами МФII в самом углу.

Понимая, что они принадлежат его отцу, я тянусь, чтобы взять платок, но Майкл резко ударяет меня по руке:

– Не трогай его, глупая женщина.

Ошарашенная, я прижимаю ладонь к груди.

– Сир, пожалуйста. – Ксандер, нахмурив брови, подходит ко мне и берет мою руку. – Ты в порядке?

Я киваю.

Мысли мчатся со скоростью света, пока я наблюдаю, как Майкл вышагивает взад-вперед, хватая себя за волосы.

– Ксандер, посмотри сюда, – он указывает на открытый портсигар. – Что мы будем делать? Я не спятил. Я же говорил тебе, что я не сумасшедший!

С ужасом я наблюдаю за разворачивающейся сценой. Ксандер подходит к столу, заглядывает в коробку. Его очки сползают на переносицу, плечи напрягаются, и он вскидывает голову, глядя на меня так же, как Майкл. Как будто это я каким-то образом положила туда платок его отца.

Ксандер вздыхает, смотрит на Майкла:

– Я уверен, этому есть объяснение.

– Тогда объясни, – огрызается тот, ударяя по столу с такой силой, что фундамент начинает дрожать.

Глаза Ксандера мечутся между нами, его голос звучит медленно, осторожно, как будто он пытается усмирить зверя, пока тот не выпрыгнул из клетки и не разорвал нас на куски.

– Ваше величество, может, отправим леди Битро в ее покои и продолжим разговор наедине?

Меня сковывает напряжение. Я не хочу уходить. Я хочу знать, что тут происходит.

– Если его величество что-то беспокоит, тогда мне лучше остаться и оказать поддержку.

Широкими и быстрыми шагами Майкл направляется в мою сторону и прижимает ладонь к моей щеке. Его энергия маниакальна; она витает в воздухе, обволакивает меня и вибрирует, пока не проникает в самые кости. И хотя его прикосновение теплое, я совсем не чувствую успокоения.

В нем нет искры.

Но зато есть легкая дрожь.

– Вы – сокровище, – произносит он, глядя то на меня, то на стену. – Я слишком остро отреагировал. Понимаете, этот платок… важен для меня. Я думал, что потерял его навсегда.

Его большой палец приподнимает мой подбородок:

– Может быть, вы и есть мой талисман удачи.

Я натужно улыбаюсь:

– Я надеюсь стать кем-то большим.

Он хватает мою руку и притягивает ее к своей груди. Я чувствую, как быстро бьется его сердце.

Если бы я была наивной девушкой, подумала бы, что это связано со мной.

Но я знаю правду.

Его что-то напугало.

И это что-то связано с покойным отцом.

Глава 22

ТРИСТАН

Когда я рассказывал Энтони о заброшенной хижине – еще перед тем, как свернуть ему шею, – я не лгал. Я обнаружил ее, убегая от брата и его дружков. Понятия не имею, кто изначально владел этим жилищем и еще меньше знаю о его обитателях, но точно могу сказать, что за десять последующих лет ни одна живая душа не узнала о ее существовании и не появлялась в этих старых разрушающихся стенах.

За столько лет я привел дом в порядок. Да, тут нет водопровода и нет электричества, потому что эти удобства появились совсем недавно, но зато здесь очень уютно.

А еще он находится в такой глуши, откуда никто не услышит криков.

– Я больше не хочу тебя мучить, – обращаюсь я к Эдварду, вышагивая вокруг него.

С помощью толстых цепей он прикован к длинному наклоненному деревянному столу: я сделал так специально, чтобы его голова находилась ниже тела.

– Я хочу доверять тебе.

Его дыхание стало прерывистым – это видно по грязно-белой ткани, накинутой на его лицо, которая с каждым тяжелым вдохом то втягивается в рот, то вылезает обратно.

– Ты совершил глупый поступок, – продолжаю я. – И теперь все может пойти не по плану. Ты понимаешь, что ты натворил?

Эдвард качает головой, звеня цепями.

– Прости, – стонет он, его голос заглушается тканью.

От одной только просьбы меня начинает мутить.

Я выдыхаю, прищелкивая языком:

– Слишком поздно для извинений, Эдвард. Нужно уметь раскаиваться в своих ошибках и извлекать из них уроки.

Я окунаю большой металлический кувшин в ведро с водой, который стоит возле моих ног, подношу к его голове и наклоняю. Жидкость льется ровным потоком на его лицо, пропитывая ткань, стекая в рот и заполняя дыхательные пути.

Сухожилия на его шее вздуваются, пока он бьется о стол.

– Ты ведь знаешь, что все это ерунда по сравнению с последствиями, которые наступят, если твоя любовница распустит сплетни и нас арестуют за измену. В конце концов, ты уже много лет назначаешь наказания.

Его дыхание сбивается, тело то поднимается, то вновь опускается. Он захлебывается водой, не в силах себе помочь. Все, что он может сделать, – это молиться, чтобы я оставил его в живых.

Вздыхая, я снова поднимаю кувшин. Меня передергивает от одной только мысли, что приходится прибегать к такой крайности.

Большая бутылка громко опускается на гнилой деревянный пол. Я наклоняюсь к Эдварду и снимаю ткань с его лица.

Кожа намокла; лопнувшие сосуды вьются паутиной вокруг его глаз; покусанные губы потрескались, стали кровоточить.

Я поправляю стол, чтобы Эдвард лежал ровно.

– Будь на твоем месте кто-то другой, я бы его убил.

Его голова откидывается в сторону, грудь вздымается.

– Я знаю, – его голос надламывается, становится хриплым.

– Ты отблагодаришь меня за милосердие?

Приоткрыв рот, Эдвард смотрит мне в глаза, пытаясь отдышаться.

– Я не хочу ломать твой дух. Мне от этого так же больно, как и тебе. – Я кладу руку на грудь. – Но приводить кого-то без моего согласия было в лучшем случае опасно, а в худшем – попыткой самоубийства.

Он моргает, облизывая потрескавшиеся губы.

– Спасибо…

– За что? – Я приподнимаю брови.

– За милосердие.

Я киваю, довольный его наказанием, отодвигаю ведро с водой в угол комнаты и гашу свечи. Однако освобождать Эдварда я не спешу. Он останется здесь на ночь. Пусть подумает и осознает, что нет ничего важнее его преданности и молчания, а я вернусь за ним поутру.

– Ты оставишь меня здесь? – спрашивает он дрожащим голосом.

Я хватаюсь за ржавую металлическую дверную ручку.

– Подумай над своими поступками, Эдвард, а завтра утром мы сможем начать все сначала.

Я распахиваю дверь и выхожу на освежающий ночной воздух.

Но тут останавливаюсь и поворачиваюсь к нему лицом.

– Если что-то случится. Если что-то пойдет не так, ты за это ответишь. Понял?

Связанный, он смотрит меня затуманенным взглядом, кивая и ударяясь о деревянный стол.

И хотя я потерял доверие к Эдварду, на данный момент этого достаточно.

Захлопнув за собой дверь, достаю ключ и запираю замок.

Прежде чем уйти, я разминаю шею, достаю из кармана спичечный коробок и вынимаю оттуда свернутую самокрутку. Возможно, с моей стороны было глупо оставлять Эдварда в живых, и будь на его месте кто-нибудь другой, я бы точно не стал этого делать. Но Эдвард – важная составляющая нашего восстания. Потерять его было бы равносильно потере руки, а на такой риск я пойти не готов.

Зажигая сигарету, глубоко затягиваюсь и отправляюсь обратно в замок.

Сегодня луна стоит высоко и светит ярко; привычные для Саксума облака разбежались, оставив на потемневшей земле призрачное сияние. К хижине не ведут проторенные тропинки: за все эти годы я пользовался разными маршрутами, чтобы трава не истерлась. Однако самый простой путь ведет прямо в сад моей матери, и сегодня я выбрал именно его.

Пытка – занятие утомительное.

Выйдя из-за деревьев, я останавливаюсь, увидев тень, сидящую на одной из черных скамеек возле фонтана. Подойдя ближе, я понимаю, что это леди Битро.

Во мне зарождается тревожное чувство, ведь моя маленькая лань снова на улице, когда должна спокойно лежать в своей постели.

– Бессонница – серьезный риск для здоровья, – обращаюсь я к Саре, приближаясь.

Она оборачивается, лунный свет освещает ее высокие скулы, на губах расцветает улыбка:

– Тебе ли не знать.

Я обхожу скамейку и сажусь рядом с ней, широко расставив ноги. Подношу сигарету к губам и снова затягиваюсь.

Она внимательно за мной наблюдает, в ее глазах читается интерес.