Высокая небесная лестница - Джиён Кон
– Я не предполагала, что это может так вас задеть. Прошу меня извинить. Думаю, мне пора.
Сохи сложила диктофон, блокнот и поднялась со своего места. В этот момент до меня дошло, что я натворил глупостей, но, похоже, было уже слишком поздно. С ледяным выражением лица Сохи слегка поклонилась и вышла из приемной для посетителей.
В тот день во время вечерни и повечерия Сохи сидела на самой дальней скамье. Страх быть навсегда отвергнутым и презираемым ею удерживал меня от взглядов в ее сторону. От места, где она сидела, по-прежнему исходил яркий свет, и она казалась вратами, ведущими в дивный мир зелени и цветов, но на этих вратах словно висел замок, который на веки вечные будет заперт.
Желание извиниться и мысль, мол, напротив – хорошо, что так вышло, служили утешением лишь для ума. Потребовалось не много времени, чтобы осознать, что все эти треволнения, преувеличенный гнев и изоляция не только не помогают потушить пламя любви к ней, а наоборот – раздувают его. Потому как уже после повечерия я обнаружил, что остался в храме и прислушивался к каждому шороху, раздающемуся в сумраке. Вернись я в свою монастырскую келью, а она – к себе, в комнату для гостей, и у нас не будет шанса встретиться где-либо вне храма. Заметив, что Сохи осталась уже после окончания молитвы, я не двигался с места, продолжая сидеть на скамье для монахов. Однако у меня не хватило духа хотя бы посмотреть в ее сторону.
И когда я наконец поднял голову, храм наполняла лишь темнота. А чего я, собственно, ждал? Что она подойдет и скажет: «Давайте поговорим»? Да. Именно этого я и ждал. Но она ушла. Вполне естественная развязка событий. И все же, вопреки всему, я просидел там больше часа и прождал ее. Каким же глупцом я был!
48
В ту ночь, когда я, насмехаясь над собственной наивностью, вернулся в кабинет с намерением прекратить все это, неожиданно зазвонил телефон. Это была Сохи.
– Что-то не спится, вы не могли бы достать вина?
Будто одержимый обещанием, от исполнения которого не мог отказаться, я прихватил бутылку вина и направился в гостевой домик. Она ждала в гостиной, одетая в свободный бежевый кардиган поверх длинного черного платья. Увидев меня, она неожиданно улыбнулась.
– Я разозлилась. Ведь вы без всяких экивоков разнесли мою диссертацию в пух и прах, – проговорила Сохи, выкладывая несколько ломтиков сыра на блюдце.
Я мялся, не зная, как попросить прощения, а она продолжила:
– Но я захотела простить вас. Что, на улице так холодно? Трясетесь как осиновый лист.
– Простите меня. Увлекшись, не заметил, как эмоции увели меня совсем в другую степь. Я хотел принести свои извинения. Простите меня.
Она была права – я действительно дрожал. Сохи, скрестив на груди руки, внимательно посмотрела на меня. Взгляд ее, на удивление, был теплым и нежным – в нем ощущалось сочувствие старшей сестры к младшему брату. Интуитивно я почувствовал, что она догадалась о моей печали и смятении.
– Возможно, вам и не понравятся мои слова, но вы, брат Йохан, именно тот человек, которого я искала, – рассмеялась Сохи, протягивая мне стакан с красным вином. – Сдается мне, вы находитесь под влиянием сильного стресса из-за противоположного пола, особенно из-за симпатичного вам человека. Моя диссертация, на самом-то деле, как раз и исследует это. Прошу прощения, но я хотела бы встретиться с вами, чтобы провести дополнительные изыскания. Нам нужно о многом побеседовать. Безусловно, вы вправе отказаться.
Глаза Сохи просияли улыбкой. Я не чувствовал унижения человека, попавшего в плен к врагу и раздетого донага. Я просто думал, как хорошо, что она улыбается. Меня охватил восторг человека, чей тяжкий грех был прощен. Этой поздней ночью я был счастлив тем, что остался с ней наедине, хотя и в гостиной домика для посетителей. Пусть даже меня использовали как подопытного кролика в качестве «объекта, испытывающего стресс от противоположного, симпатичного ему пола», мое сердце бешено колотилось от того, что меня не ожидает вечное отвержение и, возможно, я получу приглашение на зеленеющий луг за окном, врата в который она олицетворяла.
Тут в кармане ее кардигана зазвонил телефон. Видимо, звонил жених, с которым намечалась свадьба осенью. Время перевалило уже за десять, Сохи задумчиво посмотрела на экран телефона, а потом отключила батарею. Возможно, из-за этих мыслей снова на ее лице отразилась печаль, свидетелем которой я стал вчера при пробуждении, когда она смотрела на дождь за окном.
– Похоже, международный звонок, что же вы не ответили?
Сохи, склонив голову набок, ослепительно улыбнулась, блеснув своим милым зубиком, – в тот момент я буквально онемел от ее красоты.
– У нас же сейчас интервью. Не хочется отвлекаться, – проговорила она серьезным тоном.
А мое сердце забилось в радостном восторге избранного.
В ту ночь мы были вместе. Тогда я впервые узнал, что она моя ровесница, и что до иммиграции в Соединенные Штаты ее семья жила в соседнем районе, и, естественно, она ходила в начальную школу недалеко от моей. Она сказала, что знает и любит нэнмён моей бабушки и скучает по ее вкусу даже в Америке. Поэтому той ночью, когда пришло время возвращаться к себе, я даже пообещал ей, мол, если в следующий раз поедем в Сеул, то я непременно свожу ее в головной ресторан и накормлю до отвала холодной лапшой, бульон для которой моя бабушка приготовит лично.
Когда мы убрали стаканы и я собрался уходить, она протянула руку. Помедлив, я протянул ей свою, подметив, что при каждом движении от нее исходит едва уловимый аромат. Он был тонким и нежным, как весенняя ночь. У меня все поплыло перед глазами. Ее руки были изящными и нежными, словно только что приготовленное тесто из белой муки тонкого помола. Когда я ощутил гладкость ее кожи и смущенно попытался отдернуть руку, она дурашливо, точно забавы ради, еще крепче ухватила меня и стала смешливо, почти по-детски упрашивать:
– Брат Йохан, можно я буду звать
