Я. Тебя. Сломаю - Ольга Дашкова

Нур хмыкает, но быстро прячет это за кашлем. Ширин смотрит на нее, потом на меня, ее глаза полны смятения. Вижу, как она хочет что-то сказать, но не решается.

– Мы просто делаем свою работу, госпожа, – говорит Нур, сворачивая ленту. – Платье будет таким, каким его хочет господин.

– Конечно, – отвечаю, откидываясь на спинку стула. – В этом доме все делают то, что хочет господин. А вы как послушные собаки все исполняете.

Она не отвечает, но ее взгляд становится тяжелее. Ширин начинает складывать ткани, ее руки дрожат. Я допиваю чай, чувствуя, как силы возвращаются, пусть и медленно. Голод отступает, и мой разум становится яснее.

Сопротивление – это не крики и не разбитые подносы. Это игра, где я должна быть умнее, хитрее, терпеливее. Амир хочет сломать меня, но я не дам ему этой радости. Я найду способ. Не сегодня, не завтра, но найду.

Когда женщины уходят, унося свои коробки и ленты, я остаюсь одна. Подхожу к окну, прижимаюсь лбом к стеклу. Босфор сверкает, как расплавленное золото, и я представляю, как он уносит меня прочь, к свободе.

Амир думает, что поймал меня, но он ошибается. Я – не его добыча.

Глава 13

Смотрю на свое отражение, и оно кажется мне чужим.

Волосы, влажные после сна, спутались, глаза покраснели от слез и усталости, кожа бледная. Ароматом сандала и едва уловимым воска от свечей, казалась было пропитано все кругом. Комната казалась слишком просторной и одновременно тесной, как будто стены медленно сжимались вокруг меня.

Провела пальцами по холодной поверхности мраморного комода, пытаясь унять дрожь в руках. Гнев, страх, боль за Мехмета – все это смешалось в груди, как бурлящий котел, готовый взорваться.

Но я не могла позволить себе взрыва. Нужно быть умнее, хитрее, чем этот дом и его хозяин.

Отвернулась от зеркала, направилась в ванную, решив, что горячий душ смоет хотя бы часть этой тяжести. Дверь ванной, резная, с золотыми узорами, открылась с легким скрипом.

Внутри было так же роскошно, как и везде в этом доме: мозаика на стенах переливалась оттенками лазури и золота, мраморный пол холодил босые ноги, а зеркало над раковиной отражало свет хрустальной люстры.

Включила воду, разделась, шагнула в душевую, пар начал подниматься, окутывая, как дым от кальяна. Горячие струи били по коже, обжигая, но я не отстранилась. Боль напоминала, что я жива, что я все еще могу чувствовать что-то, кроме ярости и отчаяния.

Под струями воды я пыталась собрать мысли в кучу. Моя русская кровь, унаследованная от матери, кричала о бунте, о том, чтобы разбить это зеркало, выломать дверь и бежать, пока Стамбул не останется позади.

Мама всегда говорила, что свобода – это не дар, а право, за которое нужно бороться. Но турецкая половина моего сердца, связанная с отцом, с сестрами, с долгом, шептала о терпении, о том, что я должна выстоять ради них.

Амир держал их жизни в своих руках, как стеклянные шарики, которые он мог раздавить одним движением. Я ненавидела его за это. Ненавидела за то, как его голос, низкий и властный, проникал под кожу, за то, как его взгляд, острый, как лезвие, заставлял мое сердце биться быстрее, чем я могла контролировать.

Выключила воду, завернулась в полотенце, мокрые волосы липли к плечам, капли стекали по коже, оставляя холодные дорожки. Выйдя из ванной, я замерла.

В комнате меня ждали гости. Фериде, Ширин и Нур. На столе громоздились коробки – глянцевые, с золотыми логотипами дорогих брендов: Versace, Yves Saint Laurent, Prada. Ленты, шелк, бархат – все кричало о богатстве, о власти Амира, о его желании превратить меня в украшение для своего мира.

– Что это? – но я старалась держать себя в руках. Нельзя кричать, нельзя бить посуду – это то, чего он ждет.

Фериде шагнула вперед, ее глаза, темные, как кофейные зерна, смотрели на меня с той же усталой мудростью, что и раньше.

– Ужин через полтора часа. Господин Демир ждет тебя. Ширин и Нур помогут собраться. Не заставляй его ждать, девочка. Это не тот человек, которого можно испытывать, но ты уже это поняла.

Скрестила руки, чувствуя, как полотенце скользит по коже. Гнев вспыхнул, но я проглотила его, как горькую пилюлю.

Моя мать учила меня, что женщина – это не трофей, не игрушка, а сила, способная перевернуть мир. Но здесь, в этом доме, ее слова казались далекими, как звезды над Босфором.

– Ужин? – приподняла бровь, добавляя в голос толику сарказма, чтобы скрыть бурю внутри. – И что, мне теперь наряжаться в его подарки, краситься его косметикой и улыбаться, как марионетка? Это его план? Превратить меня в украшение для его стола?

Фериде не дрогнула, но губы сжались, как будто она сдерживала вздох. Женщина шагнула ближе, шелестя платьем.

– Ты думаешь, что можешь сопротивляться вечно? – тон был спокойным, но в нем чувствовалась тяжесть, как будто она несла на плечах годы служения этому дому. – Амир Ахметоглу – не тот, с кем спорят. Любая девушка сочтет за счастье быть рядом, так что прими это за великий дар с небес, что он посмотрел на тебя.

Стиснула зубы, чувствуя, как эти слова впиваются в меня, как иглы.

– Ты думаешь, я хотела этого? Я не просила, чтобы меня сюда тащили, Фериде. Не просила, чтобы мой отец продавал меня, как скот на базаре. И я точно не просила, чтобы Амир решил, что я его собственность и для меня это не счастье, то что он посмотрел на меня, это кара.

Ширин уронила коробку, и та с тихим стуком упала на ковер, обнажив край алого шелка. Нур замерла, ее пальцы сжали пакет с известным логотипом, а глаза расширились, как у оленя, попавшего в свет фар.

Они боялись – меня, Фериде, Амира, всего этого дома. Но Фериде не шелохнулась. Взгляд женщины стал острее, как будто она видела меня насквозь.

– Смелость – это хорошо, – ее голос был как шорох ветра. – Но смелость без разума – это путь к гибели. Семья Демиров не прощает бунта. Ты можешь ненавидеть, можешь кричать, но ты сядешь за его стол. Ты наденешь платье. И ты будешь улыбаться. Потому что, если ты этого не сделаешь, пострадают не только ты. Подумай о своих родных. Их судьба – твоя ноша.

– Уходи, – оборвала, чувствуя, как горло