Похоронные дела Харта и Мёрси - Меган Баннен

У Мёрси так колотилось сердце, что этот галоп отдавался в ушах. Она стянула покрывало дальше, открывая грудь и живот Харта. Раны зарастали сами, а к коже возвращался цвет.

– Что происходит? – спросил Пэн.

– Он полубог, – тихо ответила Диана.

– Он типа… бессмертный?

Мёрси не смогла ответить, но Пэну ответ был и не нужен – сам Харт возвращался к жизни прямо на столе перед ними.

– Он живой? Он живой!

Мёрси видела краем глаза, как пляшет Пэн, но не могла отвести взгляда от Харта. Опустила дрожащую руку ему на грудь. Кожа была холодная, но плоть стала более податливой. Мёрси ничего не чувствовала. А потом это случилось. Единственный удар сердца, длинная пауза, еще один – жизнь медленно, но верно текла по венам.

– Пульс есть? – спросила Диана, и в полном надежды голосе звенела печаль.

Мёрси кивнула.

Диана охнула в третий раз. Женщины обменялись взглядами над Хартом – обе знали, что этого он не хотел бы. Ни одна из них не знала, смеяться или плакать, и они по очереди пустились в пляс с Пэном, до тошноты крутясь в польке по мастерской.

Тяжело дыша, Диана вернулась к столу, легонько подтолкнула Харта, позвала по имени. Все трое окружили его, дожидаясь, пока он откроет глаза, но он не шевелился, не считая поднимающейся и опадающей груди.

– Не хочу, чтобы он просыпался на столе, – сказала Мёрси. – Пэн, поможешь втащить его по лестнице и уложить в кровать?

– Есть, мэм! Пойду позову Зедди! – Он мимоходом чмокнул Мёрси в щеку и унесся по лестнице, топоча по ступенькам и вопя.

– Пойду скажу Альме, – сообщила Диана и вышла из мастерской поспокойнее, чем Пэн.

Мёрси, сияя, повернулась к Харту, но в ее счастье закралась горечь. Он должен был умереть, но не умер, и она знала, что сбывается его худший кошмар.

– Ох, Нахальстон, сочувствую. – Она взяла его за руку, которая постепенно согревалась, и прижала к сердцу. – Ты прости, но мне совсем не жаль.

Глава сорок первая

Глаза были закрыты, и открыть их не получалось. Он слышал, что происходит вокруг, но приглушенно, будто под водой, хотя шум собственного дыхания и биение сердца оглушающе гремели в ушах. Сознание то уплывало, то возвращалось, иногда он погружался в блаженную тьму, иногда возвращался в странное состояние перед самым пробуждением. Когда пришел в себя, тело было такое тяжелое, что пошевельнуться не выходило. Он ничего не помнил, не знал, сколько времени прошло и где он, просто плыл по течению. Вокруг была знакомая мягкость, и под, и над ним, с запахом уюта и неги. «Она», – шепнул разум, паутиной разматывая короткое слово. Казалось, если получится поймать его, оно вытащит куда надо.

В щеку ткнулось что-то мокрое и пованивающее, лизнуло с тошнотворным чавканьем. Он поднял свинцовые веки и оказался нос к носу с самой страшной и самой милой собакой на всем Бушонге.

«Леонард», – вспомнил он. Застонал и нечеловеческим усилием перевернулся набок, подальше от влюбленного нападения. Взгляд упал на маленькую женщину в кресле – она заснула, уронив голову. Едва дыша, едва ворочая языком, он смог позвать ее по имени:

– Диана?

Она не шелохнулась. Он посмотрел, как она дышит, послушал, как воздух входит и выходит из нее в ритм с вилянием собачьего хвоста.

– Диана, – повторил он погромче – губы начали слушаться.

Она приоткрыла глаза. Потом резко выпрямилась, будто марионетка, которую дернули за ниточки.

– Харт! – Она бросилась к нему, прижала ладонь ко лбу, как делала мама, когда он болел. – Как себя чувствуешь?

– Я тяжелый, – ответил он и подумал, что ответ крайне дурацкий.

Она заключила его лицо в нежные ладошки, поцеловала в нос.

– Альма тут? – промямлил он. Он словно надрался.

– Пойду позову ее. Всех позову! – Она прижалась лбом ко лбу, и Харт почувствовал аромат ее мыла с бергамотом, а потом отпустила его. Стащила Леонарда с постели и бросилась из комнаты с криком «Он проснулся!», хотя Харт в жизни не слышал, чтобы она повышала голос.

В пересохшем горле драло. Он увидел на тумбочке стакан воды, но пока не сел, не понял, что лежал в кровати. Место было знакомое, и эта мысль мяукала в голове, как кошка, которая просится в дом, но жажда занимала все его внимание – он ужасно хотел пить. Потянулся к стакану, зацепил его, едва не уронив, потом взял как следует. Залпом выпил воду, охладившую пожар в горле, и из уголков рта потекли струйки. Поставил стакан на тумбочку и озадаченно взглянул на мокрые пятна на простой белой хлопковой майке, плотно натянутой на груди. Майка была ему мала. К тому же она явно чужая.

Воображаемая кошка памяти все яростнее скреблась в калитку разума. Харт едва успел признать, что находится не у Альмы с Дианой, когда в комнату ворвался Дакерс и повалил его на матрас еще радостнее, чем Леонард. Харт застонал, и знакомый голос Альмы рявкнул:

– Слезь с него, болван!

– Да что ему будет! Он небьющийся! – Дакерс просиял и помог ему сесть.

Харт окинул взглядом знакомые лица, нависшие над ним: Дакерс, Альма, Диана и… Зедди Бердсолл?

– Я у Мёрси, – побледнев, сказал он.

– Верно. – Альма улыбнулась ему. С чего ей улыбаться в такое время?

– Мне нельзя тут быть.

– Где Мёрси? – спросила у Зедди Диана.

– В мастерской.

Альма схватила его за руку и потащила из спальни – из спальни Мёрси.

– Пошли за ней!

– А, ну да.

И Зедди ушел за человеком, с которым Харту никак нельзя было видеться. Он отбросил одеяло и нетвердо встал. Тут все вдруг набросились на него, и он потонул в море из «Нет-нет-нет», «Ляг обратно!» и «Ты три дня не приходил в себя!».

– Мне надо уйти, – настаивал он и в этот же ужасный момент понял, что на нем нет ничего, кроме белой майки и боксеров, которые были ему малы, с узором из хот-догов. Определенно не его трусы.

– Где моя одежда?

Его никто не слушал. Они все пытались уговорить его присесть или прилечь, а в голове звенела его собственная тревога и наконец прорвалась наружу:

– Мне надо уйти!

– Харт, успокойся.

– Мне нельзя ее видеть!

– Харт, пожалуйста…

Он вырвался из их рук, больно ударившись лодыжкой об низ кровати.

– МНЕ НЕЛЬЗЯ ЕЕ ВИДЕТЬ!

– Харт?

Имя, произнесенное этими губами, прорезало гомон. Все замолчали, включая Харта.

Мёрси стояла на пороге собственной спальни, а Зедди нервно мялся у нее за спиной. Она была в рубашке в желтый цветочек, в комбинезоне с