Демонская кровь Маргариты - Ольга Александровна Ильина
Когда же гости доели третье блюдо и слегка захмелели, настала очередь ближнего круга говорить тосты и комплименты хозяину. Лиля едва заметно кивнула нам, извинилась перед дедом и ушла готовить свой сюрприз. Роза несколько секунд задумчиво кусала губу, разглядывая кого-то, а после поднялась и, не сказав мне ни слова, поспешила к сцене. Вернулась она также быстро, как и ушла, довольная собой и проделанной работой.
— Что ты задумала? — шепотом спросила я, но подруга лишь отмахнулась и кивнула на сцену, на которую как раз вышел донельзя довольный собой ведущий и радостно заговорил:
— А сейчас, дорогие гости, единственная внучка нашего юбиляра поздравит любимого дедушку.
Народ жевать перестал, и все взгляды устремились к освещенной двумя яркими прожекторами сцене. А когда появилась переодевшаяся Лиля, у некоторых отпала челюсть. И посмотреть там было на что. Черные, распущенные волосы, глаза «смоуки айз», короткое донельзя серебряное платьице в тон костюму деда, высокие черные лаковые сапоги ботфорты и такие же лаковые перчатки. В общем, от девочки-ангела не осталось даже тени. И эта девочка запела в микрофон известную поздравительную песенку: «Happy Birthday to you».
Дед побелел и выпал в осадок, светлые остолбенели, темные захлопали, очевидно, решив, что так и было задумано, но вот песня закончилась, музыка стихла, дед, кажется, слегка расслабился. Однако представление только начиналось, а Лиля еще не сказала своего главного слова:
— Дорогой дедушка, сегодня тебе исполнилось двести шестьдесят лет, и здесь, сейчас, в кругу твоих близких друзей, я хочу рассказать им всем, как нам повезло, что ты есть. Ведь если бы не ты… дядя Константин, встаньте пожалуйста, да-да. Прошу.
Один из светлых, сидящих за главным столиком, медленно поднялся.
— Дядя Константин Полянский всегда был самым близким другом и компаньоном моего деда. Вы же знаете, как он вас ценит?
Светлый заулыбался и важно кивнул, а Лиля продолжила:
— Он ценит вас настолько, что когда вы захотели организовать свое дело и уехать со своей молодой беременной женой за границу, он нанял двух наемников, чтобы подобные мысли у вас больше не возникали. А как хорошо он говорил на ее похоронах, как обещал отыскать и принести вам на блюде головы этих подонков. Помните, дядя Константин? И ведь он принес, правда? Только упомянуть забыл, что сам их нанял.
Бедолага Константин сравнился по степени белизны со своим белоснежным пиджаком. Зато именинник побагровел, только сказать ничего не смог — ноги не держали, руки дрожали, и язык отнялся.
— О, а вот и дядя Степан, еще один дедушкин друг. Они не компаньоны, но дядя Степан является одним из трех главных советников нашего лидера, Серафима Орхина. Дядюшка Степан очень обязан дедуле за одну услугу. Его сын в юности не очень-то следовал букве закона, и однажды, напившись, сел за руль и сбил на пешеходном переходе женщину с ребенком. Дедуля, старый друг одного из людских генералов, потянул за нужные ниточки и дело закрыли. Вот только компроматик остался: показания свидетелей, рапорты милиции и, конечно, доклад дежурного инквизитора, который вдруг чудесным образом стал главой безопасности «Инвестстрой» — для тех, кто не знает, это дедушкина компания, которую он по случаю отобрал у еще одного, теперь уже бывшего друга. Николай Сергеевич, может, и вы подниметесь, пусть гости на вас полюбуются.
Николай Сергеевич, сидящий за соседним столиком, подниматься не хотел, но какая-то неведомая сила его словно вытолкала на всеобщее обозрение. И прожектор так вовремя осветил всю его внушительную фигуру.
— Для тех, кто не знает, Николай Сергеевич возглавляет в Совете весьма важный отдел взаимодействия с Европейским Советом, и тоже очень дружит с моим замечательным дедулей. А как дедуля переживал, когда сына Николая Сергеевича внезапно арестовали по тяжкому обвинению в сотрудничестве с запрещенной у нас организацией «Темная кровь». И именно сердобольный Герман Олдрич посоветовал другу отречься от родного сына, чтобы смыть с рода столь ужасное пятно позора. Только друг не сказал, что именно он скомпрометировал вашего сына, именно он написал донос в Инквизицию и скрыл доказательства того, что парень был ни в чем не виноват, а вы ему не поверили. И как же вы были благодарны другу за сочувствие и столь своевременный совет. А ваш сын… вы знаете, что случилось с ним? Конечно, знаете. А Олег Кириллович, думаете, ваша дочь сама додумалась сбежать из дома, прихватив вашу семейную реликвию? А вы, Семен Аркадьевич, думаете, вам по случайности пришлось откупаться от шантажистов и переписать на подставное лицо треть своего состояния, а вы, Василий Платонович, вы…
— ЗАМОЛЧИ!!! — взвыл Герман Олдрич, с остервенением глядя на внучку.
— Как скажешь дедушка, только еще кое о чем напомню: как ты, лжец и подонок, выдал родную дочь против ее воли за такого же подонка, как ты, а потом обвинил ее в том, что она опозорила тебя, родив дитя с темной кровью. Да, дедушка, я — темная, более того, я часть темной триады, и теперь она моя семья. Я отрекаюсь от имени Олдрич, отрекаюсь от тебя и твоего наследия, и да, Эдуард, милый, ты слизняк, и я никогда не выйду за тебя замуж. А теперь, дорогие гости, выпьем за именинника и пожелаем ему крепкого здоровья и долгой жизни, остаток которой, очень надеюсь, он проведет в застенках Инквизиции. И кстати, я сделала копии со всех твоих компроматов, и завтра они все окажутся на столе у главы особого отдела.
Это был разгром, Лиля своего деда просто размазала по стенке, да еще потопталась на останках.
— Думаю, нам пора, — выразила Роза мысли всех присутствующих, не замешанных в интригах Германа Олдрича. После чего гости загремели стульями и потянулись к выходу.
— Да, господин Олдрич, спасибо за приглашение, было очень интересно, — проговорил Джулиан и поднялся. — И кстати, не советую вам тратить время на бессмысленную месть. Ваша внучка упомянула, что она теперь входит в темную триаду, так вот, моя жена является второй ее гранью, и если вы ее побеспокоите хоть как-то, я предоставлю заботу о вашей судьбе тем милым людям, жизни которых вы сломали. Я ясно выразился?
—Предельно, — заметно сглотнув, ответил не — не Герман — тот только и мог, что как рыба открывать и закрывать рот, — отец Эдуарда еще не потерял дар
