Хризолит и Бирюза - Мария Озера
Я перебирала ноги, стараясь не издавать ни звука, чтобы не разбудить никого в доме, хотя мне очень хотелось скулить от ноющей боли в бедре. Тени узоров на стенах, играющие в свете полной луны, казались живыми, скользящими по коридорам поместья. Шелковая комбинация тихо скользила по коже, оставляя легкий холодок, но мысли о Ниваре не позволяли мне вернуться в теплую кровать.
Пройдя несколько комнат, все из которых оказались закрытыми, я подошла к самой дальней двери западного крыла. В щелке под ней гулял холодный сквозняк — знак того, что окно было приоткрыто. Прислонившись ухом к двери, я убедилась в тишине и осторожно повернула ручку, приоткрывая дверь.
Поддалась.
Осторожно войдя, я почувствовала, как холодный воздух от открытого балкона окутал меня, развивая тонкую тюль в ночной прохладе. Ночное небо за окном было усыпано звездами, а лунный свет мягко освещал детали интерьера, придавая комнате мистическую ауру.
Комната была необычайно просторной. На стене висела большая и детализированная карта континентов, а возле окна стоял письменный стол с изящным стулом, его изогнутая спинка манила сесть и погрузиться в работу. На столе лежали разбросанные бумажки, перья и чернильница с засохшей каплей чернил. Взгляд привлекли несколько книг, аккуратно сложеных на краю стола.
Приблизившись к графскому рабочему месту, я взяла в руки одну из них. Её обложка была изношена, но отделка была удивительно изящной, почти аристократичной.
Я ожидала найти философские трактаты о военном искусстве или научные заметки, но наткнулась на подробные описания кукольных постановок. На полях книги были аккуратные зарисовки фигурок и короткие ремарки к репликам, которые требовали отдельного внимания, но сейчас я не могла задерживаться — слишком много мыслей о графе занимало меня.
Я отложила книгу и ступила на огромный меховой ковер, который почти полностью покрывал пол, придавая комнате уют. У окна также стояло удобное кресло, рядом — небольшая тумбочка. В центре комнаты красовался массивный кожаный диван, а по периметру возвышались книжные шкафы, заполнявшие почти все свободное пространство и придававшие помещению ощущение интеллигентного, слегка строгого уюта.
В воздухе витал легкий аромат пыли, смешанный с терпкими нотами старой бумаги. Я провела рукой по корешкам книг, и пальцы уловили шероховатость тиснения, гладкость потёртой кожи, следы чужих прикосновений, оставленных временем.
Оторвав взгляд от полок, я перевела взгляд в глубину комнаты, на широкую кровать с тяжёлым балдахином. Шаг за шагом я приближалась к ней, и с каждым движением внутри всё сильнее нарастало трепетное волнение, переплетённое с тревогой: а что, если с этой холодной скалой, как я привыкла его называть, действительно что-то не так?
Наконец, ноги остановились, и я замерла всего в нескольких шагах от изголовья. Время будто потеряло счёт. Я стояла, не решаясь подойти ближе, пока внезапный порыв ветра не откинул полог и не раскрыл моему взгляду мирно спящее лицо графа.
Сердце моё ударилось о рёбра, дыхание сбилось. Я не могла отвести взгляда от этого лица — строгого и холодного наяву, но сейчас, израненного и беззащитного, почти хрупкого в своей тишине.
Ткань балдахина продолжала колыхаться, словно танцуя под музыку ночного ветра. Каждый порыв приносил в комнату запах сада — свежий, сладковатый, полный жизни, такой контрастный с неподвижностью этого мужчины.
Его светлые волосы прилипали к влажному от пота лбу. Сон был тревожным: на лице появлялись лёгкие морщинки, дыхание то сбивалось, то вновь становилось ровным, будто он боролся с какой-то невидимой тенью. На тумбочке стоял кувшин с водой и аккуратно сложенная ткань. Я осторожно намочила её и, почти задержав дыхание, присела на край кровати.
Моя рука дрожала, когда я убрала пряди с его лба и коснулась кожи прохладной тряпицей. Он не шелохнулся. В этой неподвижности я почувствовала странное утешение — словно его молчание разрешало мне быть рядом.
Закончив на шее, я отложила ткань, но пальцы не хотели отпускать его тепло. Робко, почти боязливо, я коснулась кончиком указательного пальца его щеки, провела вдоль скулы и замерла на подбородке. Его губы были чуть приоткрыты, и на миг мне показалось, будто они дрогнули.
Я не удержалась — улыбка вышла виноватой и дрожащей, словно я совершала запретное. Наклонившись, я коснулась уголка его губ самым лёгким поцелуем, едва уловимым, как дыхание.
Комната будто замерла в этом мгновении: ночь потеплела, стены спрятали нас от всего мира. Я обняла его лицо ладонями и почувствовала, как его дыхание стало ровнее, спокойнее. И на краткий миг мне показалось, что где-то в глубине сна он услышал меня.
Обойдя кровать, я осторожно скользнула под тяжёлое одеяло и придвинулась ближе. Мир изменился сразу: рядом с ним становилось тише, теплее, безопаснее. Будто та невидимая ниточка, что связала нас в пережитом ужасе, теперь держала и меня — не давая упасть в пустоту.
Я обняла его руку, уткнувшись носом в плечо. Его запах — древесный, густой, с терпкой ноткой каштана — накрыл меня, как собственное дыхание. Лишь теперь я поняла, что вся эта комната была соткана из него. Такой близкий, такой родной — будто всегда был частью меня.
Я боялась пошевелиться, чтобы не разрушить хрупкую тишину. В памяти вспыхнуло наше первое знакомство — его взгляд, холодный, острый, как клинок. Тогда он заставил моё сердце дрогнуть, и я упрямо не хотела признавать этого. Но сейчас… сейчас я больше не могла отрицать очевидное.
Я крепче сжала его ладонь — осторожно, словно проверяя: здесь ли он, или всё это лишь сон, подаренный мне луной? Время остановилось. За пределами этой комнаты не существовало ничего: ни боли, ни опасности, ни прошлого. Только мы вдвоём, затерянные в нашем маленьком мире, который, возможно, не принадлежал нам.
Но на эту ночь он был нашей крепостью.
И где-то в глубине сердца я знала: утро всё изменит.
Глава XXIX
Комната постепенно оживала вместе с рассветом. Сквозь занавески пробивались тонкие нити света, и они ложились на пол золотыми росчерками, словно сама утренняя заря решила украсить наше убежище. Я чувствовала, как солнечное тепло касается кожи, даря утешение, — и боялась даже шевельнуться, чтобы не спугнуть эту хрупкость момента. Хотелось лишь раствориться в нём и забыть обо всём.
Но лёгкое движение рядом — и тишина разорвалась. Я подняла взгляд… и
