Судьба в наследство. 1. Письмо, с которого все началось - Елена Александровна Ковалевская
- Хг-м! Ну что ж уважаемый, давайте попробуем договориться, - первой начала я. Раз уж я их эту харчевню привела, мне и торговаться.
- А что тут договагриваться! - всплеснул руками хозяин. - Вы я вижу, не пегрвый граз у меня останавливаетесь, лицо ваше мне тогда запомнилось, так что все как обычно!
- Как обычно - это сколько? - осторожно поинтересовалась я. Знаем мы такое 'как обычно' потом последние бре снимут!
- С вас всего лишь сегребгряник, и эти замечательные покои ваши, - торжественно объявил картавый хозяин, суетливо потирая руки о белоснежный передник.
- Сколько?! - мы с Юзой аж взвизгнули на два голоса.
- Побойся Бога, стяжательство это грех! - поостерегла его я, и обратилась к Юозапе. - Сестра ответь мне, неужели у него наверху там все баразскими коврами выстелено? - начиналась наша обычная игра - 'додави жадного трактирщика'. Иногда мы с Юозапой такие показательные выступления устраивали! Просто загляденье! Здесь тоже должно прокатить, а нет, так пустим в ход доводы поубедительнее.
- Нет, сестра, - со скорбной миной ответила мне Юза.
- А может, у него пуховые перины по кроватям разложены?
- Нет, сестра, - печально вздохнула та.
- Или гости с золотых тарелок едят?
- И в этом я сомневаюсь, сестра, - с этими словами она сложила руки в молитвенном жесте, возвела очи горе и хорошо поставленным голосом начала. - Requiem aeternam dona eis, Domine. In memoria aetema erit Justus. Quantus tremor est futurus, quando judex est venturus, cuncta stricte discussurus! Tuba mirum spargens sonum per sepulchra regionum...(Покой вечный даруй им, Господи. В память вечную воздается справедливо. Какой ужас настанет, когда явится Судья, бесстрастно каждого осудить! Трубы удивительный звук пронесется над кладбищенскими странами...)
- Что она делает?! - занервничал хозяин.
- Молитву читает, чтобы Господь простил тебе все грехи, когда ты предстанешь перед ним, - таким же заунывным голосом пояснила я. - Ведь тебе предстоит упокоиться с миром. Продолжай сестра.
И Юза продолжила:
- Quidquid latet apparebit, nil inultum remanebit... (Все тайное станет явным, ничто не останется безнаказанным...)
- Так я ведь еще пожить собираюсь, - побледнел хозяин.
- А это только одному Богу ведомо, - пространно заметила я, поднимая глаза к потолку.
Хозяин потоптался на месте, скорбно повздыхал, слушая размеренно роняемые сестрой слова, и выдавил из себя:
- Полсегребгряника с четвегртиной, и две комнаты ваши.
- Полсеребряника, и две комнаты и бочки с горячей водой в счет, - выдвинула я свое контрпредложение.
- Это ггабеж! - чуть не подпрыгнул он.
- Грабеж - это то, что ты предложил, - подала голос Гертруда. - Соглашайся на то, что дают, а то у тебя конюх блаженный, вдруг он нам лошадей попортит. Что тогда?
- Кугрт, он хоть и дуграк, а лошадей еще ни гразу не обидел, - отмахнулся от ее слов хозяин. - Полсегребгряника с четвегртиной!
- Продолжай сестра, - выдохнула я скорбно. - Похоже, мы не договоримся. А тебе старшая сестра все же придется взяться за секиру. Сознаю теперь, что ты была права, и я ошиблась в добропорядочности хозяина здешнего заведения. Придется все-таки наставлять его на путь истинный.
Гертруда демонстративно потянулась за оружием. Едва мужичок увидал этакую махину в руках, как судорожно сглотнул, покрылся обильным потом, а затем простонал:
- Шут с вами, полсегребгряника...
Вот! Я же говорила, что если не помогут наши доводы, то аргументы Герты подействуют наверняка. Хотя большинство наших оппонентов ломались еще на 'кладбищенских странах'.
Подхватив свои сумки, мы принялись подниматься наверх. Узкая и крутая лестница привела нас в небольшой коридор, в который выходили четыре двери. Юозапа протиснулась вперед, и, хлопнув по одной из них, что это тоже наша, распахнула другую. Расселяться стали как обычно, ну если бы была Бернадетта, то как обычно, а так я с Гертрудой, а Юза с Агнесс. Снятые нами комнаты были небольшие, но опрятненькие, как и вся харчевня. Кровати стояли уже с чистым бельем, на высоком табурете таз и большой глиняный кувшин в нем, за ширмой ночной горшок с плотной крышкой. Ну, надо же! Вот это обслуживание! В прошлый раз, когда я здесь жила, то это была забегаловка среднего пошиба, превращенная ныне в приличную гостиницу. Я опустила свои пожитки в сторонке от двери и по привычке принялась проверять: насколько легко распахиваются окна, и можно ли заложить их с нашей стороны. Потом открыла и закрыла дверь - вроде не скрипит. А то в жизни по-всякому случается, иной раз так припечет, что не знаешь, куда бежать.
К нам заглянула уже знакомая девушка и поинтересовалась, не надо ли чего. Гертруда принялась уточнять, когда можно будет помыться. Мы в дороге вроде всего чуть-чуть, дней семь не больше, но лошадьми от нас уже разило изрядно, да и к тому же едкий запах вощеной кожи и металла от доспехов не добавлял воздуху свежести. В небольшом помещении это чувствовалось особенно сильно. В принципе, я - не ханжа, но если есть возможность сполоснуться, предпочитаю это делать до появления устойчивого амбре от тела, нежели позже.
- А что за парень у вас на конюшне служит? - принялась я выспрашивать у девушки, когда старшая сестра узнала все, что хотела. Этот блаженный внушал мне смутные опасения, и лучше уж уточнить возможность появления неприятностей заранее, чем потом расхлебывать пущенное на самотек.
Она, похоже, была не прочь поболтать, поэтому прислонилась к косяку двери, и, сложив руки на груди, начала рассказывать:
- Курт - он сын отцовской родной сестры, с детства был слаб на голову. Когда тетка померла, то отписала все свое имущество отцу, с условием что он будет заботиться о дурне. Не бросать же родную кровь! Вот парень и живет теперь у нас.
- Надо же, - покивала я, участливо. - А лошадей он хорошо обиходит?
- Ой, да вы
