Невеста генерала Грозы - Соня Мишина
Пока я бормотала, жар из моей груди перетек в руки и невесомой, невидимой волной достиг ладоней и кончиков пальцев. Ладони стали нестерпимо-горячими.
И тут произошло что-то необъяснимое. Такое, чего со мной ни разу не бывало: мои руки засветились золотистым сиянием, которое стало окутывать изувеченную драконью лапу…
Глава 34
Покоренный и исцеленный
Гроза сидел в шатре, скрытый от любопытных взоров, и напряженно ждал. Он слышал, как отдавала команды своим резким скрипучим голосом леди Траубайр. Слышал, как приближались к его укрытию шаги конкурсанток — легкие или шумные, твердые или неуверенные, осторожные. Шаги возникали вдали, то с одной стороны, то с другой, оказывались совсем рядом, иногда задерживались поблизости — и тогда Гроза забывал дышать, а иногда отдалялись сразу.
Гроза не знал, чего опасался больше: того, что к нему вообще никто не войдет, или того, что войдет не Альриана. Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, но ждал ее. Только ее. Отважную тыковку. Баронскую дочку, которая свела его с ума, лишила сна и остатков душевного равновесия.
С момента знакомства с леди Горнфельд Гроза успел почувствовать себя и трактирным выпивохой, схлопотавшим в нос от простолюдинки-разносчицы, и влюбленным юнцом, получившим первый долгожданный поцелуй, и отвергнутым, обманутым в лучших чаяниях женихом… Кто он теперь — Гроза-дракон уже не знал.
Он ждал, призывал Альриану всеми силами сердца и магии: найди! Войди! Скажи, что я для тебя — не просто оружие против Хаоса. Не ступенька к трону императора, к более высокому статусу.
Ожидание затягивалось, и дракону, который был намного ближе к изначальной стихии, чем человеческая ипостась, все сложнее становилось удерживать свою магию от проявлений в виде зарниц и грозового шквала над городом.
Но когда за полотняными стенами шатра снова зазвучали шаги, а затем полог откинулся, и в смутном, блеклом свете утра Гроза разглядел знакомый пышный силуэт тыковки — его сдержанность дала сбой. Магия вырвалась из оков воли, побежала по чешуе белыми разрядами зарниц, замерцала дугой между витыми рогами.
В шатре стало светло, как днем. Даже светлее. И в этом белом свете он разглядел через монокль, как Альриана замерла у порога, стащила с запястья тяжелый Грозовой браслет и, сжимая его в кулаке, двинулась вперед. К нему, к Грозе. Он совсем разучился дышать. Зарылся когтями здоровой лапы поглубже в песок, чтобы не шелохнуться, не выдать собственное смятение.
…И все же выдал его, когда Альриана вдруг опустилась перед ним на колени, а из ее отчего-то ослабевших пальцев выпал браслет и покатился к его крылу.
Она выполнила условие! Вернула родовой артефакт!
Радость заполнила существо дракона, сделала легким его сердце и пустой — голову. Правда, артефакт пришлось подобрать с помощью хвоста. Гроза даже не сообразил, что инстинктивно прикрывал свою лапу, пока ждал леди Горнфельд, зато теперь невольно выставил ее на полное обозрение. Хотел было снова укрыться крылом, но тут же передумал. Раз уж он требовал, чтобы Альриана доказала, что не трусиха, то и сам не имеет права на трусость.
Он так и остался сидеть: с браслетом, нанизанным на кончик хвоста. С опущенным вниз, к земле крылом и приподнятой изувеченной лапой.
Альриана… О, эта провинциалка с ее простецкими манерами сумела поразить его снова! Потянулась, обхватила ладонями эту самую лапу, на которую он и сам не мог смотреть, и другим не желал показывать, и начала поглаживать и едва ли не баюкать, обещая какое-то заклятие от боли.
Но прочитать его — не успела. От ее рук вдруг полился бледно-золотистый свет, словно там, в ее ладонях, прятался заплутавший солнечный луч.
Гроза моргнул от неожиданности, и монокль вывалился из его глазницы, упал в песок, потерялся. Но Гроза этого не замечал, потому что с его рукой-лапой происходило что-то небывалое. Невозможное. Она постепенно нагревалась, и в этом тепле плавились, расправлялись неправильно сросшиеся кости, связки, мышцы. Исчезали уродливые бугры и противная, тонкая, покрытая слизью рыбья чешуя.
Это было больно — до зубовного скрежета. Это было прекрасно до слез — если бы драконы могли плакать. Гроза — не мог. И не позволил себе ни единого стона: сам перестал бы себя уважать, если бы издал хоть звук в то время, когда Альриана вливала в него чудодейственную магию исцеления.
«Как? Кто ты, тыковка? Почему тебе подвластно то, на что не способен никто из драконов⁈» — кричал он мысленно. И лихорадочно искал в глубинах памяти ответ на незаданный вопрос.
Искал — и нашел.
Истинная драконья целительница! Вот кто она — его леди Горнфельд!
Считалось, что истинных целительниц в Империи не осталось. Что последний человеческий род, в котором рождались такие женщины, прервался еще при прадеде нынешнего императора. И вот она стояла перед ним на коленях — истинная целительница, и возвращала ему, Грозе, не просто здоровую лапу, а магическую целостность. Безупречность. Полную власть над стихией.
И он не мог, не смел ни дышать, ни шевелиться, ни даже моргать. Только сердце в могучей драконьей груди все больше разгонялось, стучало все громче и отчаяннее!
Еще одно воспоминание вдруг накрыло его вспышкой озарения: истинные целительницы для лечения используют собственную жизненную силу! Чем больше потрачено — тем сложнее будет восстановиться самой целительнице. Тем слабее она будет после лечения.
«Нет! Я не хочу, чтобы Альриана растратилась вся! Чтобы она болела или даже погибла!» — Гроза, наконец, ожил: сделал резкий глубокий вдох. Подался всем телом назад, пытаясь забрать у Альрианы лапу, но Альриана не отпустила. Потянулась всем телом следом, привстала, продолжая прижиматься ладонями к его чешуйкам, которые мерцали, как и ее ладони, золотистым сиянием.
— Тш-ш. Уже почти все. Я чувствую это! — прошептала леди Горнфельд, а еще через пару мгновений сияние погасло, а сама она неловко и устало плюхнулась попой на песок, да так и осталась сидеть, тяжело дыша и вытирая рукавом бегущие по лбу капельки пота.
— Не знаю, что это было, дракон, — прошептала она хрипло. — Но, кажется, я помогла тебе, да?
— Да… — прогудел-выдохнул Гроза.
Привстал, опираясь на все четыре лапы, а потом осторожно, чтобы не задеть и не повредить хрупкую по сравнению с ним человеческую женщину, опустился на песок всем телом: грудью, животом, хвостом. Медленно и почтительно склонил на землю голову и уткнулся чешуйчатым носом в пыльный женский сапожок.
— Ты хотела
