Суккуб для наследника - Екатерина Александровна Оленева

Застонав, Ди пошевелился. Выглядел он так, как и полагается после глубокого запоя или загула. Лицо отёкшее, под глазами синяки. Не знай Николь, что накануне он был практически трезвым и до его таблеток дело не дошло, решила бы, что он в глубоком отходнике и накануне ломки.

Она забралась с босыми ногами на горячий от солнца подоконник и пригубила свою чашку с лимоном и с сахаром, не сводя взгляда с гостя, занявшего её постель.

Ди пошевелился, открыл глаза.

— Что такое? — простонал он слабым, ленивым голосом. Как и полагается пьянице в глубоком похмелье. — Где я?

— У меня дома.

Ди, наконец, удалось распахнуть глаза и несколько секунд он смотрел на девушку воспаленным взглядом.

— Николь?.. Что ты здесь делаешь?

— Я здесь живу.

Ди снова трёт глаза, и без того воспалённые. Потом пытается устроиться на подушках повыше и со слабым стоном обессиленно сдаётся, упав на постель обратно.

Николь терпеливо ждёт.

— Что я тут делаю? Чтоб мне сдохнуть, если я помню, как здесь оказался!

— Ты оказался здесь потому, что едва не сдох, — в тон ему отозвалась Николь, флегматично делая очередной глоток из чашки. — Вот, возьми.

Она протянула ему его порцию.

Ди, приняв чашку, осторожно втянул аромат, подозрительно морщась:

— Бергамот?.. Терпеть не могу. Бергамот, имбирь и мёд. А здесь пахнет и тем, и другим, и третьим. Что это?

— Витаминный коктейль для наркомана и алкоголика.

— Не преувеличивай. Я… — Ди словно завис, глядя перед собой невидящими глазами. — Я не помню, сколько вчера принял. Чёрт! Даже не помню — что?..

— Пей то, что дают сегодня. В отличие от твоего дилера, я палёнку не распространяю. Средство высшей пробы.

Ди с подозрением вновь заглянул в чашку:

— Думаешь, стоит рискнуть попробовать?

— Уверена. Тебе точно не станет хуже.

— Мне бы твою уверенность, — обречённо вздохнул Ди и, словно горькое лекарство, одним махом, осушил стакан.

— Надо было пить мелкими глотками.

— Надо было сказать об этом заранее. Там точно мёд, — скривился Ди. — Прости, я мёд мелкими глотками пить не в состоянии. Слушай, опусти жалюзи! Проклятое солнце бьёт в глаза.

Жалюзи у Николь не было, но она задёрнула шторы.

Ди со вздохом облегчения вытянулся на подушках:

— Ты будешь сильно меня ненавидеть, если я честно скажу, что не помню, как у тебя очутился? Рискну предположить, что я был в невменяемом состоянии и каким-то образом отыскал твой дом. Говорят, что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Я хотел извиниться.

— Не трудись сочинять. Побереги силы.

— Нет, правда. Мы расстались… недружелюбно. И это моя вина.

— Думаю, ты специально так расстаёшься с девушками? Чтобы позже не рисковали снова приставать.

— Я знаю, что ты бы этого делать не стала… меньше всего на свете я хотел тебя обидеть. Правда.

— Перестань, как попугай, повторять это слово — «правда», «правда». Чем чаще ты его произносишь, тем меньше внушаешь доверие.

— Не поспоришь. Но…

— Хватит, Ди. Ты не приходил ко мне извиняться.

— Но ведь зачем-то я всё-таки пришёл? — поморщился он.

— Ты хоть что-то помнишь из вчерашнего вечера?

Он сжал пальцами виски:

— Я… — на белом лбу появились тонкие морщинки. — Я должен был кое с кем встретиться…

— С девушкой, — услужливо подсказала Николь.

— Да.

— Не удивительно. Ты меняешь их… то есть — нас, — как перчатки. Впрочем, если подумать, никто ведь с такой быстротой перчатки не меняет. Очень часто, короче.

— Она казалась особенной.

— Полагаю, если бы она могла тебя услышать, была бы польщена. И что в ней было такого особенного?

— Я уже ни в чём не уверен. Даже в том, что она не была порождением моего воображения.

— Осталось только добавить «правда». Что же в этой особенной девушке смогло тебя зацепить? Что есть такого в ней, чего нет, скажем, во мне?

— Ну, во-первых, каждый раз, когда я её видел, она была в сногсшибательном сексопильном красном платье. И выглядела так, что на неё бы даже у мёртвого встал.

— Да, соглашусь, что мне, в моей пижаме с кошками, такого эффекта не добиться. Так всё дело в платье?

— Не-а, — засмеялся Ди. — Всё дело в том, что она — огонь.

— В каком смысле?

— В прямом. На ней красное платье, у неё красные волосы и, в последний раз я, вроде как, допился до того, что мне стало мерещиться, будто девица классно сосёт кровь.

— Как эротично, — поморщилась Николь. — Но о вкусах не спорят. Мне-то всегда казалось, что блондинки привлекательнее рыжих.

— Если подумать, то хороши и те, и другие. Каждая по-своему.

— Я — это уют и покой. А твоя рыженькая — страсть и огонь. Но и платить приходится кровью и нервами. Уверена, что ты сделал неправильный выбор. И в глубине души уже жалеешь.

— Я не уверен ни в чём. Даже в том, что изначально какой-то выбор у меня вообще был.

— Как это стоит понять?

— Иногда мне кажется, что всё мне только приснилось. И эта рыжая Изабель лишь порождение впавшего в лихорадочное состояние мозга. Каждый раз, когда мы встречались, заканчивалось передозом. Или, может быть, в качестве рыжей красавицы ко мне приходит сама смерть? Это совпадение, что каждый раз после этого я оказывают рядом с тобой — как думаешь?

— А сам ты что по этому поводу думаешь?

Дианджело посерьёзнел.

Он произнёс медленно, не глядя на Николь:

— Думаю, что не существует на свете красавиц, способных ходить по потолку. Либо я сошёл с ума, либо… похоже, в скором времени мне снова придётся отправиться в реабилитационный центр.

— Зачем?

— Чтобы рыжие красавицы перестали бегать за мной по стенам.

— Может быть тут как раз тот случай, когда психиатр нужен не столько тебе, сколько красавицам? Хороший специалист сможет объяснить им, что, на самом деле ты совсем не так хорош, чтобы сила притяжения переставала держать на земле?

— Очень смешно, — скривился Дианджело. — Я не шучу. Я действительно видел… понимаю, что звучит бредово… — вздохнув, сокрушённо добавил. — «Синий лёд» — зло. Но готов поклясться, я же ничего крепче шампанского вчера не принимал! Мне хотелось оставаться вменяемым хоть в одну из наших с ней встреч.

— Хотел выглядеть наилучшим образом в глазах огненной красотки?

— Хотел убедиться, что такой, какой она мне кажется, её в моих глазах делает не метадон. Я ничего вчера не принимал. Уверен. Ты мне веришь?

— Это так важно — верю я тебе или нет? Главное, во что веришь ты сам.

— Похоже, у меня всё настолько плохо, что дальше не куда.

— Отлично, что ты это осознаешь. Чем не