Демонская кровь Маргариты - Ольга Александровна Ильина
— Сними, сними проклятие ведьма! Сними!
Вот тогда-то я и решила сматывать удочки. Бочком обошла этих шепчущих, отодрала от себя верещащую «мумию» и рванула к развилке, а они за мной ломанулись, причем так шустро, что мне даже бежать пришлось со всех ног.
Прибавив скорость улепетывания, я молилась только об одном — чтобы ненароком не пропустить нужную мне тропку. А то, боюсь, в поле меня эти догонят, поймают, и не знаю, чего сделают. Тем более, что толпа позади становилась все гуще и гуще. «Мумии» напирали, беззвучно выли, «клешнями» размахивали. Один дедок и вовсе с колдобиной в обнимку шел, а у второго было в руках что-то наподобие огромной вилки. Спрашивается — на кой черт? Не трудно догадаться, что по мою душу.
Этим агрессивным «мумиям» при всей их немощности ничего не стоило запалить костерок, да сжечь глупую ведьму, что по дурости своей заявилась в проклятую ее предками деревню. Кто их знает, может, они жаждали мести? А их ведь, как тех шушер, огоньком не подпалишь. Люди, как-никак.
Короче, положение мое становилось все хуже, но тут, как черт из табакерки, из-за поворота выскочил Митрич с благословенной спасительницей моей — «буханкой». Узрев мой забег с препятствиями по главной улице этого дурдома (почему с препятствиями? А потому, что выскакивающие из полуразрушенных домов «мумии» мне под ноги бросались, с намерением либо меня свалить, либо остановить, либо отодрать что-нибудь от одежды), Митрич шустро развернул «буханочку» и даже приоткрыл пассажирскую дверь, дабы времени зря не тратить.
— Ну, девка, ты даешь! — выдохнул он, когда «мумии» остались далеко позади и исчезли из вида.
— Сама в шоке, — прошептала я, пытаясь унять глухо бьющееся сердце.
— Это что же такое было?
— Мумии взбесились, — пробормотала я.
— Мумии? — удивился Митрич, затем подумал, хрюкнул что-то в усы и выдал: — А что? Похоже.
— И давно с ними такое?
— Так деревня-то проклята. Здесь все такие… долгожители. Всем, посчитай, больше века. Живут себе, сохнут, а помереть не могут. Только раньше они на людей не бросались.
— Да уж, нужно быть осторожнее, — заключила я, все еще восстанавливая дыхание, а окончательно оклемавшись, вспомнила о насущном — как домой-то добираться? Видимо, и Митрич о том же подумал, спросив:
— Ну что, девонька? Куда тебя теперь?
— А можно домой? — жалобно попросила я.
— Да отчего ж нельзя?
Все-таки деревенские люди какие-то особенные. Другой бы, на месте Митрича, высадил меня у остановки, да и покатил по своим делам, а он обеспокоился, на вопрос цены, сказал просто:
— А сколько не жалко, столько и будет.
Деревенские к проблемам чужим не безразличны. Вот и Митрич увидел, что не богачку городскую везет, и лишнего не взял. Я, конечно, порылась в кошельке, наскребла три сотни, ему протянула, а он только две забрал, а третью мне вернул. Я, признаться, обрадовалась и поблагодарила от души, а то ведь со всей этой кутерьмой с моим преображением, денег кот наплакал. А мне еще увольнение предстоит. Совсем без средств к существованию останусь.
А еще деревенские очень чуткие, знают, когда человеку наедине со своими мыслями побыть надо. Вот и Митрич включил погромче Семеныча и покатил свою «старушку» через Павловское в город. Я же всю дорогу тихо обалдевала.
Вот это приключение! Сходила, называется, Риточка за землицей. «Мумии», деревенские проклятия, живые дома… Кому скажи — на смех поднимут и в дурдом упекут на пожизненное обитание. Эх, знала бы я, что дело забегом от «мумий» закончится, ноги бы моей в этой деревне не было.
ГЛАВА 15 Рождение триады
Вернувшись домой, я долго отмокала в ванне и раздумывала над всем, что со мной сегодня произошло. «Мумий» этих никак забыть не могла. А когда выползла в зал, Пиус с Фенькой что-то оживленно обсуждали, а дядя Михей с кухни что-то им поддакивал.
— О чем речь ведем? — полюбопытствовала я, когда партизаны, завидев меня, примолкли. — Секретничаете? Обо мне?
— Тьфу, больно надо мне с адовым отродьем секреты разводить! — выдал Фень, а глазки-то свои выпученные отвел. Темнит что-то рыб-хранитель, ох, темнит.
— Ладно, не хотите говорить — не говорите. Но если дело важное и меня касается, то я бы хотела быть в курсе, а то мало ли что… психану.
Обитатели моего скромного жилища впечатлились, на мои кровавые глазки полюбовались и промолчали. Всех сдал домовой. Выполз на кухню в переднике, вручил мне кружку с отваром, глянул строго на партизан и сказал:
— Неспокойно что-то во внешнем мире. Неподалеку маг необученный объявился. Заклятьями разбрасывается, проклятия старые активирует, от Инквизиции сбегает.
И все с намеком. Нетрудно было догадаться, куда он клонит. А я что? Разве что-то плохое сделала? Ну да, поубивала этих шушер, огоньком побаловалась, но инквизицию в глаза не видела, хотя нет, видела. Когда мы с Митричем назад ехали, у церкви странная пара стояла. Прямо на том самом месте, где я утром сожгла монстров, были двое: мужчина и женщина. Мужчина высокий и накачанный, как тяжелоатлет, в длинном черном пальто. Женщина была маленькой, миниатюрной даже, и очень, просто убийственно красивой. И если я после моей метаморфозы считала себя очень красивой, то она была в десятки раз красивей — как самая эффектная модель.
— И кто ж они такие? — спросила я, когда меня отругали (это дядя Михей), нотации прочитали (ну, кто бы сомневался, что Фень-мучитель без нотаций обойдется), и разобижались (Пиус надулся, что я его, видите ли, не вызвала, когда жарко стало).
Да если бы я знала, как это сделать, неужели б не позвала?
— А косточка, косточка тебе на что, хозяюшка? — грозно, но с почтением выдал нол.
— Э… я думала, это так, сувенир.
— Сувенир? Сувенир?! — возопил хвостатый.
— Чего ты орешь, отродье? — неожиданно вступился за меня дядя Михей. — Маргариточка же, как дитятко малое, в магии не разбирается. А ты, головешка адова, объяснил бы, да растолковал по-человечьи. Тьфу!
Дальше мне принялись растолковывать, что стоит мне только представить нола или назвать вслух его имя, так он тут как тут и явится. Что магией на людях пользоваться нельзя, а то приедут дядечки из Особого отдела и заберут меня под белы рученьки, нет, не в дурдом — в Инквизицию, а это место, по слухам, гораздо хуже самых
