Северный ветер - Александрия Уорвик
И она лжет.
Сбрасывая капюшон, открываю лицо – румянец на щеках, где под замерзшей кожей собирается и горячо бурлит кровь. Женщина широко распахивает глаза, поняв, что я не призрак. Жена Северного ветра – и в ее лавке.
– Зефир – мой друг, – говорю я. – Он будет недоволен, если узнает, что вы пытаетесь от меня что-то скрыть.
Хозяйка открывает рот. Прежде чем она успевает ответить, я вскидываю руку.
– Король стужи не услышит о нашем разговоре от меня. Ни от кого из нас, – добавляю я, бросив взгляд в сторону Орлы.
Губы хозяйки дергаются, но в конце концов она сдается.
– Зефир должен вернуться в День урожая.
День урожая через две недели. Но я могу подождать.
С любезнейшим «спасибо» мы с Орлой выходим из лавки и спускаемся по ступенькам к дороге. Если я поставлю главной целью поиски двери, через которую сбежала из Мертвых земель бывшая жена короля, займет это месяца три-четыре, не больше – из расчета по несколько сотен дверей в день. А потом останется лишь оборвать жизнь Короля стужи.
До того, как мы побывали в лавке, дорога почти пустовала. А теперь тут полным-полно народу, только собрались они явно не для веселья. Затылок покалывает от множества взглядов, следящих за моим движением. Капюшон скрывает лицо, но о моем прибытии, судя по всему, разошлись слухи. И людям, разумеется, любопытно.
И все же я шагаю быстро. Ноги едва касаются земли, унося меня к уединению леса. Толпа надвигается. Я не сбавляю темпа.
– Орла, – беру служанку за руку. – Что-то не так.
– Мы почти дошли до конца дороги, – она натягивает капюшон пониже, тоже чуя неладное.
Кто-то меня толкает. Кажется, намеренно. Не останавливаюсь, волочу Орлу с силой, прокладывая путь локтями. Я слишком много раз в жизни чувствовала себя добычей, чтобы не заметить знаки.
Когда какой-то мужик пихает меня в бок, я упираюсь ладонями в его грудь и отталкиваю.
– Держись подальше, – рычу я.
Он ухмыляется, сплевывает мне под ноги, а потом его проглатывает толпа. Жеста достаточно, чтобы у меня бешено заколотилось сердце.
Впереди толпа чуть расступается – видно линию деревьев. Почти добрались.
– …жена короля…
Я оглядываюсь. Кто сказал?
Орла сталкивается со мной. Стискиваю ее пальцы, безмолвно утешая. Мне совсем не хочется ее пугать, но она ведь не дурочка. Многие из приговоренных к жизни в Невмоворе наверняка считают, что их осудили несправедливо. А я – жена короля, смертная и бессильная.
Просвет среди толпы, единственный путь к спасению, затягивается, как шов. Орла ахает. Горожане, будто обладая единым разумом, застывают посреди дороги и поворачиваются ко мне.
На удар сердца все замирает.
Сжимаю пальцы Орлы так сильно, что чувствую, как хрустят ее кости.
– Госпожа, – в ужасе шепчет служанка.
Толпа наваливается, потом и призрачной плотью, тянется ко мне похожими на когти руками. Лягаюсь, пытаясь высвободиться так, чтобы выхватить кинжал. Что-то бьет меня по затылку, и пальцы разжимаются прежде, чем я успеваю обнажить клинок.
– Долой ее! – кричат люди. – Долой королеву!
Орла исчезает в толпе, выскользнув из моей руки.
– Стойте! – Удар в живот вышибает из легких долгий, шипящий выдох. – Вы все… вы все не так поняли.
Предплечье обжигает болью. Накрываю его пальцами – отнимаю их, и они в крови. Ужас растекается по венам параличом. Кто-то меня пырнул.
Очередной удар сбивает меня с ног, и я падаю. С размаху приземляюсь на спину, люди наступают мне на руки, ноги. Хрустит кость. Из глотки вырывается вой. К глазам подступают слезы, затуманивая зрение, и я кричу от боли – голову дергают назад, вырывая клок волос с корнем.
– Вставайте, госпожа!
Кто-то тянет меня за локоть. Орла. Она смотрит на меня сверху вниз в глубочайшем ужасе, во впадинке на ее шее блестит пот. Женщина пытается оттолкнуть Орлу, но моя служанка разворачивается с такой яростью, на которую я даже не думала, что она способна, и напавшая отшатывается обратно в гущу тел. Мне удается кое-как встать, но в живот опять врезается кулак. Меня отбрасывает назад, изо рта вылетает весь воздух. Орла снова исчезает в толпе. Ее испуганный голос обрывается.
Слишком много людей. Они давят мне руки и ноги, раздирают одежду, лупят везде, куда только могут дотянуться. Дерусь как никогда раньше, царапаюсь, терзаю их так же, как они меня. Они не остановятся, пока я не умру, пока они не накажут Короля стужи за то, что он разрушил их жизни. Разве они не видят? Я не враг. Я такая же, как они, узница безжалостного бога, единственная забота которого – он сам.
Очередной мужик связывает мне руки за спиной, ребенок скребет мне шею, будто пытается добраться до источника моей жизненной силы. Бью головой назад так сильно, как только могу. Раздается хруст, затем полный ярости вой. Хватка мужика ослабевает, и я отпихиваю его в сторону, под ноги топчущим его собратьям. Поток разражается яростью. На меня наваливаются тела, утягивая вниз.
Удары сыплются как град. Один попадает в затылок. В шее защемляет нерв, по всей спине проходит раздирающая боль. Я отвечаю тем же, царапаю горожан, кусаюсь, где придется. И все же за каждое повреждение, которое я наношу, я получаю четыре. И все они неистово жестоки. Люди хотят меня убить? Я не сдамся мирно. С хриплым воплем хватаю ближайшую женщину за косу, бью в челюсть, и та падает.
Толпа сразу же смыкается обратно. Всякий раз, как я пытаюсь вырваться, меня валят на землю. Ботинки давят мне пальцы. Бью мужика в пах и с невероятным удовольствием наблюдаю, как у него подкашиваются ноги, но мне прилетает оплеуха от женщины, и я начинаю слабеть.
Я не думала, что умру сегодня – от рук таких же, как я.
В глазах меркнет. Ко мне несется что-то маленькое и темное. Не успеваю отвернуться. Сапог врезается прямиком в зубы, и я кривлюсь от мучительной боли.
– Назад! – рявкает голос.
Он раздается справа… или слева? Похоже на Орлу, но суровее, с рычанием, с угрозой расправы.
– Назад! – гаркает голос. – Назад!
Влажный, глухой звук клинка, покидающего плоть.
Крики растекаются паутиной, трещинами в стекле. Кровь забивает мне горло, я задыхаюсь, выплевывая мерзкий привкус железа и соли. Тела пихают меня влево и вправо, что-то вдруг врезается в бок. Обрывается чей-то крик, затем еще один. Я ничего не вижу. Ничегошеньки не вижу, и по мере того, как меркнет мир, исчезает эхо топота, пока наконец все не стихает.
– Госпожа? Ох, госпожа! – шепчет у моего уха голос, дрожащий, полный слез.
Меня пронизывает холод. Пытаюсь пошевелить правой рукой, локоть обжигает болью. Я лежу щекой в мерзлой грязи. Голова кружится, но я жива. Изломана, но жива.
По щекам начинают катиться горячие слезы, и я прикусываю щеку изнутри. Как будто это имеет значение. Наверняка я скоро умру. Меня прикончит внутреннее
