Почти прекрасное чудовище - Екатерина Юдина
Отвязаться от Гвен стало еще труднее, но, когда у меня все-таки удалось это сделать, я закрылась в своей комнате, приняла душ, переоделась и, пытаясь отогреться после ледяной улицы, села за картину.
Она предназначалась для конкурса «Гера». Это самый масштабный и знаменитый конкурс, поскольку он проводился не только для художников. В нем имелось три сферы. Две остальные – музыкальная и литературная.
И, если картины в основном были интересны лишь определенному кругу людей, то, например, музыкальная сфера гремела. За ее ходом наблюдала вся страна. Выступления транслировали по телевизору. И это привлекало внимание и к остальным сферам этого конкурса. В том числе славу получали и художники. Картины, которые получали первые места, приобретали знаменитость. Их выкладывали в сеть и в итоге они уходили за огромные деньги. Ко всему прочему, там большой призовой фонд. Награждение проводят на масштабном мероприятии и это тоже транслируется по телевизору.
То есть, все очень серьезно и картину к этому конкурсу я начала рисовать еще с первых дней своего попадания в тело Мериан. Очень старалась. Пыталась выложиться на полную, ведь жюри там знаменитые художники и критики. Тех, кого не подавить каким-либо статусом, но, если им что-то не нравится, они тебя через мясорубку прокрутят.
Но, зато именно на этом конкурсе можно узнать, что ты из себя представляешь. На победу я особо не рассчитывала. Слишком бешенная конкуренция. Там ведь участвовали не только новички. Но я за счастье считала, если попаду в первую десятку. Или хотя бы в двадцатку.
Результаты конкурса будут известны через неделю. И до тех пор я попросила мистера Вудро не разглашать мой псевдоним. Заодно мы и узнаем, что я из себя представляю, как художник. И уже эти результаты, если они хотят, могут применять в рекламной компании.
Но это лишь сильнее давило. Не хотелось упасть лицом в грязь, из-за чего, поставив перед собой цель попадания в первую десятку, я особенно бережно оставляла последние мазки.
После этого легла на пол и смотрела на потолок. Думала о том, как завтра пойду в университет. И особенно тревожной мыслью по нервам проходило понимание того, что на факультете, на который я поступила, учится один из моих троих братьев. Лукас.
Я вообще в университете постоянно искала их взглядом. Жаждала увидеть братьев, практически так же, как и дышать, но, с другой стороны боялась этого. Понимала, что будет раздирающе больно. Я ведь не в своем теле и подойти к ним не смогу.
А так я завтра абсолютно точно увижу Лукаса. Из моих братьев он самый мрачный. Молчаливый. Но сейчас я вспоминала о том, как он бережно гладил меня по волосам. Как учил защищать себя. Как отдавал свою кофту, когда мы были на улице и мне становилось холодно.
Утопая в мыслях, я вообще начала думать про детдом. Затем, почему-то подтащила новый холст и начала рисовать Дана. Зачем? Почему? Ответа на этот вопрос я не знала, но рука уже не останавливалась.
Я же уже столько лет его не рисовала, а сейчас на холст выплескивала один из наших самых раздирающих моментов. Я тогда ночью потащила Дана на крышу. Все говорили о том, что будет падать метеорит и я хотела посмотреть на него. Альфа не был рад тому, что я посреди ночи вытащила его из постели и не отставала, пока он не пошел со мной. Но все же та ночь была своеобразна прекрасна. На крыше было хорошо и спокойно. Свежо. Тихо. Некоторое время мы сидели молча. Я смотрела на звезды. Дан лежал на спине рядом со мной, закинув руки под голову, кажется засыпал. Потом я начала рассказывать альфе про все на свете. У меня часто рот не закрывался. После этого вновь возникла тишина, которая между нами никогда не давила. Скорее даже она считалась нормальной. Но я все же разорвала ее. Затронула одну тяжелую тему и той ночью Дан сказал мне то, что больше никогда не повторял. Тайну, касающуюся его семьи, из-за которой все, что теперь писалось про него в новостях, лично для меня было неоднозначным. Приводящим к мысли, что семья Бронте кое-что скрывала.
Сейчас на картине я изображала Дана. В мельчайших подробностях помнила тот момент. В какую кофту он был одет. Как сидел. Как рукой опирался о крышу позади себя. Черты его лица, глаза, черные волосы растрепанные ветром. То, что у него костяшки были стесаны, так как он перед этим подрался со старшеклассниками. Вернее, избил их. Я хотела обработать ему ладонь, но альфа позволил мне нацепить на него лишь один лейкопластырь. И то лишь по той причине, что я его достала.
Фоном я нарисовала виднеющиеся позади деревья и здания детдома. Атмосферу, которая могла быть только там. Бедности, но счастья. Беззаботного умиротворения. Еще я нарисовала свою руку, которой потянулась к Дану, пальцами зарываясь в его жесткие волосы. С тремя родинками около запястья и браслетами, которые тогда носила. Один из них я позже бросила Дану в лицо, когда у нас начался период конфликтов.
Закончив картину, я шумно выдохнула и посмотрела на нее. К сожалению, Дан и правда прекрасен. Но что мне делать с этой картиной? Выбросить? Сжечь?
Потирая лицо ладонью, я поднялась на ноги и пошла упаковывать картину, которую рисовала для конкурса «Гера». Ее требовалось сегодня отправить. То, что краска смажется, я не боялась, ведь пользовалась той, которая мгновенно засыхала и, бережно упаковав картину, я в темноте позднего вечера отнесла ее на почту.
Возвращаться домой не спешила. Прогулялась немного, покидала снежки в пустоту и, входя в особняк, думала о том, что уже сейчас лягу спать, ведь перед завтрашним днем мне следует набраться сил.
Но, когда я вошла в спальню, почувствовала, что у меня сознание трещит.
Посередине комнаты стояла та картина, которую я должна была отправить на конкурс «Геры».
И, если она тут…
- Что, черт раздери, я отправила на конкурс? – судорожно сорвалось с моих губ, после чего я быстро, взвинчено начала осматривать картины, пытаясь понять, какой не хватает.
И, когда я поняла, что не хватает именно картины с Даном, мне захотелось схватиться за голову, вырвать все волосы и закричать до чертового срыва голоса. Боже, какая же я идиотка.
Быстро упаковав правильную картину, я словно сумасшедшая побежала
