Похоронные дела Харта и Мёрси - Меган Баннен
– Ну и?.. – с раздражением спросил он, но тут вспомнил всклокоченную Мёрси с трупной гнилью по всему комбинезону, и внутри шевельнулась вина.
– Ну и если собираешься возить трупы к Бердсоллам, то делай Мёрси скидку и веди себя прилично. А если не можешь, то вали к Каннингемам. Ладно?
– Ага, ладно. Можно, я уже пойду? – Он водрузил на голову шляпу – четкий сигнал, что он собирается закончить беседу и вернуться к работе, но Альма подняла свободную ладонь.
– Погоди. Я хотела с тобой кое-что обсудить.
Харт заворчал. Он знал, что последует дальше.
– Ой, да не надо этого. Ты сменил троих напарников за четыре года и уже несколько месяцев работаешь в одиночку. Одному ездить слишком опасно. Для кого бы то ни было. – Она добавила эту последнюю фразу, будто речь шла о маршалах вообще, а не о нем конкретно, но Харт-то знал.
– Мне не нужен напарник.
Она озлобленно воззрилась на него, и на долю секунды проступила прежняя Альма, подруга, которая поддерживала его, когда погиб Билл, его наставник. Она мотнула головой, отпуская его.
– Вали. Но эта беседа не окончена.
Он сделал несколько шагов по направлению к стойлам, когда Альма окликнула его:
– Заходи на ужин как-нибудь, а? Диана скучает по тебе.
Он был почти уверен, что этот мирный договор – дело рук Дианы, и не сомневался, что Альме было столь же сложно передать это приглашение, как Харту – выслушать его.
– Ага, – ответил он и отправился к стойлам, но оба понимали, что в обозримом будущем он не появится на пороге дома Альмы и Дианы. Они с Альмой давно уже пришли к видимости перемирия, но старая обида витала в воздухе, будто призрак Билла навеки поселился между ними. Харт понятия не имел, что с этим делать, но скучать по подруге, стоя прямо перед ней, – это казалось мучительно нелепым. По Диане он скучал еще сильнее. С ней они теперь почти не виделись.
В стойлах после яркого солнца Бушонга царила темнота и благословенная прохлада. Он подошел посмотреть, кого можно взять. Знал, что в такое время выбор будет невелик, но не представлял, насколько он скуден. Такой юный мерин, что Харт не сомневался: при виде первого же бродяги он умчится вдаль; ветхая кобыла, которую он уже брал пару раз и решил, что она слишком уж медленно тащится; и Солелиз.
Солелиз был из тех эквимаров, которые рвутся к воде, стоит только отвернуться, и он прочно, яростно сопротивлялся любым попыткам поездить на нем. Иные маршалы любили его за резвость; Харт ненавидел эту тварь, но из трех вариантов Солелиз оказался, как ни печально, лучшим.
– Чудесно, – пожаловался ему Харт.
Солелиз фыркнул, тряхнул похожей на ламинарию гривой и сунул морду в свою поилку, пуская сердитые пузыри, будто сообщая: «Это взаимно, мудак».
На Харта вдруг навалилась всеобъемлющая печаль. Одно дело – недолюбливать эквимара, и совсем другое – когда эквимар тоже тебя ненавидит. И если уж честно, а кто вообще любил Харта? Язвительная насмешка Мёрси, которая не давала ему покоя всю дорогу из Итернити, снова пришла на ум.
«Только жалкий неудачник без друзей может быть таким придурком».
Она была права. Только жалкий неудачник без друзей будет раз за разом встречаться с заклятой соперницей, только чтобы пять минуточек поиграть с ее собакой.
«Может, пора уже смириться и завести другую собаку», – подумал он, но в ту же секунду понял, что Грэйси не заменить. А значит, остается только время от времени заглядывать к Леонарду.
Харт понимал, что пора уже отправляться на место, но все сидел, прислонившись к перегородке стойла и укутавшись в тени. Рука будто по собственной воле – назовем это древней мышечной памятью – нырнула в рюкзак и вытащила старый блокнот и ручку.
Когда он только примкнул к танрийским маршалам после смерти матери, он писал ей письма и опускал в ящики нимкилимов каждый раз, когда они с его наставником, Биллом, возвращались на базу или в город. Потом, после гибели Билла, Харт и ему писал, и эти письма в основном были полны раскаяния. Но вот уже несколько лет он не писал никому, потому что, в конце-то концов, вряд ли они смогли бы ответить. А он именно этого ведь и хотел. Чтобы кто-нибудь ответил – кто угодно.
«Жалкое зрелище», – кажется, говорил ему чистый лист, уложенный на колени. Харт щелкнул ручкой и написал: «Дорогой», а потом добавил: «друг».
Он понятия не имел, сколько времени прошло, прежде чем он вырвал страничку, сложил ее вчетверо и поднялся на ноги, распрямляя затекшие колени. В ноющей груди ощущалось такое же облегчение: он будто ухитрился излить на бумагу некоторую часть одиночества, которое носил в сердце. Оглянувшись, чтобы убедиться, что никто его не видит, он пересек двор, подошел к ящику нимкилимов, установленному на базе, и бросил лист бумаги внутрь, хотя понимал: письмо без адреса никому не доставят.
Глава вторая
Мёрси запустила пятую койку и проследила за тем, как тело вчерашнего бедолаги, которого привез Харт Ральстон, поднимается из колодца, где всю ночь пролежало при стабильных тринадцати градусах. Мужчина был не слишком крупный, но и не чахлый, так что переваливать его на тележку проще вдвоем.
– Зедди? Ты там? – с надеждой окликнула Мёрси, но сверху ответил лишь папа, и энтузиазм в его голосе ей не понравился:
– Он еще не пришел. Помочь с чем-нибудь, кексик?
– Нет. Не-а. Все нормально. Я хотела показать Зедди эту хитрую штуку с веревкой у пятой койки.
Строго говоря, это была не ложь, просто она не хотела, чтобы папа занимался физическим трудом любого рода – например, помогал ей перетаскивать тело. Да и от лестниц ему бы лучше теперь держаться подальше. Колени у него страшно хрустели при каждом шаге. После сердечного приступа полгода назад врачи сказали, что пора на пенсию, ну или хотя бы бросить тяжелый физический труд, и поэтому он теперь наверху занимался бумажной волокитой вместо Мёрси, а она работала внизу в качестве временного заместителя и дожидалась, пока Зедди заменит ее, что теоретически было запланировано на это утро. Только он пока не явился.
Злясь на брата, который опоздал в первый же рабочий день в качестве полноправного хозяина «Бердсолл и сын», Мёрси самостоятельно перевалила останки бездомного, самостоятельно подкатила тележку к подъемнику, самостоятельно добавила несколько
