Обнаженная для генерала - Татьяна Озерова
Я посмотрела на наши соединённые руки, на его широкие ладони, укрывающие мои хрупкие пальцы, и кивнула, чувствуя, как по щекам покатились слёзы, от его внимания, и от острого, даже болезненного облегчения.
— Я не буду, — выдохнула я, — жалеть себя. Я... я очень постараюсь.
Рэналф замолчал, и я не нашла больше слов.
Я наслаждалась теплом. Оно исходило от тяжёлого пледа, от потрескивающего камина и... от него.
Незаметно я прислонилась щекой к его плечу, и Рэналф не отстранился. Его рука по-прежнему держала мои пальцы, а большой палец неторопливо поглаживал мою кожу.
Это было так просто, так непохоже на всё, что было между нами до этого.
Никаких требований, никакого страха. Только тишина, тепло и это крошечное, бесценное прикосновение, которое говорило мне, что я не одна.
Усталость накрыла меня тяжёлой, тёплой волной. Веки стали свинцовыми, дыхание выровнялось.
Не стала бороться с этим. Слишком хорошо было сейчас вот так. С ним.
Впервые за долгое время я позволила себе по-настоящему расслабиться. И незаметно задремала.
Сквозь пелену сна я почувствовала движение. Он поднимал меня. Осторожно, так бережно, будто я была хрустальной, которую можно разбить одним неловким движением.
И я... я доверилась. Всё моё тело, всё моё существо, привыкшее сжиматься от страха, теперь безропотно поддалось ему. Я провела ладонью по его груди, обняла за шею и прильнула к нему.
Рэналф пошёл медленнее. Я явственно услышала, как его сердце забилось сильнее и чаще.
Он нёс меня по длинному коридору, а я прижималась к нему щекой, глубоко вдыхая его запах, и незаметно снова заснула.
Ненадолго всплыла из дремоты, когда он укладывал меня на мягкую постель. Сквозь сон я чувствовала, как его пальцы расстёгивают пряжки на моих туфлях, снимают их.
Его прикосновения к моим щиколоткам были быстрыми, осторожными и нейтральными, но от них по телу пробежали мурашки.
Впрочем, спать хотелось так сильно, что я даже глаз открыть не смогла.
На меня опустилось уютное теплое покрывало, и мне стало совсем-совсем хорошо.
Чувствуя себя в полной безопасности я заснула.
Только вот снилось мне то… что я хотела бы никогда-никогда не вспоминать.
Тогда тоже было очень холодно. От влияния незнакомой, страшной магии.
Дикий холод, несмотря на огонь вокруг.
Пламя было везде. Оно пожирало гербовой гобелен нашего рода, лизало резные рамы портретов предков.
Грохот. Яростные крики. Глухой стук, от которого содрогался пол. И запах... гари, крови и чего-то едкого, чужого, магического.
Моё родовое поместье… Тогда я забилась в узкую нишу за отцовским книжным шкафом в библиотеке. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его было слышно во всём доме.
Сквозь щель я видела, как падала горничная Марина. Мы только что делились с ней украденными с кухни плюшками, и она смеялась своим звонким смехом. Теперь она лежала неподвижно.
— Найти девчонку! Она должна быть здесь! — чей-то хриплый, незнакомый голос прорезал хаос.
Тяжёлые, мерные шаги приближались. Я зажмурилась, прижимая ладонь ко рту и пытаясь заглушить собственное дыхание. Я так надеялась, что меня не найдут.
Сознание во сне расслоилось. Я понимала, что я уже давно взрослая, что это кошмар, и я сплю. И никак не могла вырваться из него. Никак не могла проснуться.
Тогда ведь меня не нашли. Ворвались королевские гвардейцы, и напавшие с боем отступили.
Только вот в этом сне всё оказалось не так, как я помнила.
Сейчас, во сне, дверь в библиотеку с оглушительным грохотом распахнулась.
На пороге стояла высокая, худая фигура в чёрном плаще. Лицо было скрыто в тени капюшона, но я чувствовала его взгляд. Он шёл вдоль полок, и его рука в чёрной перчатке скользила по корешкам книг, будто он читал пальцами.
— Выходи, — его шипящий шёпот бросал меня в ледяную дрожь. — Мы не причиним тебе вреда. Мы просто... поговорим.
Убийца остановился совсем рядом с моим укрытием. Его рука протянулась к бронзовой ручке шкафа...
Я закричала, забилась, пыталась вырваться из цепких чужих рук.
И замерла от сменившегося запаха, ощущения знакомых, сильных и невыразимо бережных объятий.
Кошмар рассеялся от его голоса: хриплого со сна, низкого и встревоженного.
— Неяра, проснись. Это сон. Ты в безопасности. Я здесь, здесь. Ты не одна. Никого к тебе не подпущу. Это сон. Только сон. Проснись.
Глава 26. Желание
Одна его ладонь прижимала мою голову к груди, где я слышала бешеный, но ровный стук его сердца — настоящий, живой ритм, заглушавший эхо кошмара. Другая рука гладила мои волосы и спину большими, успокаивающими, ритмичными движениями.
Дрожь, сотрясавшая моё тело, стала понемногу стихать, растворяясь в его всепоглощающем тепле и в его знакомом, волнующем запахе. Ледяная паника отступала, сменяясь странной расслабленностью, в которой рождалось что-то новое, волнующее.
Рэналф слегка отстранился, осторожно отодвинул пряди волос с моего лба. Это прикосновение было настолько медленным и нежным, что дух захватило.
Он был в домашних штанах и расстегнутой, явно наспех накинутой шёлковой рубашке, раскрывающий умопомрачительно совершенный, рельефный торс, от вида которого по моему напуганному телу вдруг прокатилась горячая волна, а щёки запылали.
Я рискнула поднять на него глаза. В его взгляде, внимательном и пристальном, я с удивлением увидела тревогу, смягчённую чем-то тёплым, глубоким и понимающим, от чего в груди защемило.
Ничего не могла говорит, да и он молчал. Смотрел на меня. Его большой палец, чуть шершавый от оружия, осторожно тронул слезу на моей щеке и сдвинул, стирая.
А потом… потом его губы коснулись моих.
Меня охватил прежний страх от памяти от наших прошлых поцелуях. Ожидала снова грубого напора, захвата, как тогда, в лесу, или в гостиной.
И замерла в изумлении. Сейчас это был нежный, осторожный поцелуй.
Прикосновение его губ, медленное, лёгкое, стало мостом через пропасть моего страха. Он прогонял следы моего кошмара, заполняя всё моё пространство собой.
Рэналф отпустил мои губы, обнял, прижимаясь губами к моим волосам. Прошептал хрипло о том, что я в безопасности. Что он здесь. Что не позволит никому и ничему, никогда, навредить мне. И сам ни за что не причинит мне боль.
Его грубые руки, привыкшие сжимать рукоять меча, скользили по моей коже с поразительной, ошеломляющей бережностью, будто я была самым хрупким и драгоценным, что есть на свете.
И я, с облегчённым вздохом обняла его, приникла к нему. Мне так хотелось стать к нему
