Абитуриентка. Студентка - Роман Абдуллов
С каждым словом наглой бабы Лере становилось все холоднее. Пальцы рук оледенели и не чувствовали шершавой столешницы, в которую вцепились. Глаза затуманило бешенством. Да кто она такая, эта мерзкая деревенская старуха? Что она возомнила о себе? Как смеет изрыгать гадости о ее родителях? Чтобы они отказались от нее⁈ Да никогда! Да они жизнь свою изменили ради нее! Ради нее мама бросила карьеру, дома сидела, чтоб учить ее. Отец отказался от повышения, чтобы больше времени проводить с семьей, возить дочь в клинику, сидеть там часами…
Они любили ее, баловали! Они не замечали ее уродства!
Они дали ей все!
— Замолчите!
Ее крик согнал самодовольную улыбку с рожи свахи.
— Хватит! Хватит оскорблять моих родителей и меня! — Лера с ненавистью смотрела на опешившую Дециму. — Довольно! Вы не имеете никакого права решать мою судьбу…
— Почему же не имеем? — перебила Децима. Уверенность уже вернулась к ней, и она с напором, крепкой ладонью впечатывая в стол каждую фразу, отчеканила: — Очень даже имеем. Ты здесь никто. Чужачка! Поселилась, одевалась, кормилась за наш счет. Подарки от Молчуна приняла, стало быть, на ухаживание согласилась. Хлебом угощала! — На этих словах сваха схватила со стола хлеб и потрясла им в воздухе.
Лера поймала на себе тяжелый, обязывающий взгляд Молчуна. Ну было раз. Помогала она тогда Ренне лепешки печь, а Герасим дрова принес. Посмотрел голодно, она и угостила. Блин, да знала бы, что традиция такая, ни за что бы не поднесла, хоть помри он!
— Так что хвостом не верти, — уже спокойней продолжила Децима. — Все уже, не отвертишься. А коли и найдется у тебя родня, так нам еще в ноги поклонится, что пристроили дочку, не обидели.
Народ согласно зашумел и с новой силой набросился на остывающую еду. Больше на Леру никто не обращал внимания. Для себя они все определили: вот жених, вот невеста, а через неделю — свадьба.
Молчун смотрел на Леру непроницаемым взглядом, только кулак его до белизны сжал ложку. Второй лежал на столе пудовой гирей.
Лера сглотнула вставший в горле ком и принялась тихонько выбираться.
— Куда собралась? — остановил ее властный голос Децимы.
— Я не голодна, — процедила Лера. — А вы кушайте… гости дорогие.
Децима прищурилась и открыла рот, готовясь, видимо, объяснить, кто здесь хозяин, но тут к ней склонилась Ренна и что-то зашептала. Выслушав, сваха с недовольным видом махнула рукой:
— Ну иди, иди. Куда ты денешься…
* * *
«Куда ты денешься, когда разденешься…»
Тьфу ты, и прилипло же! Откуда только вылезло⁈
Лера мерила шагами лекарскую, кусая губы и поглядывая на дверь. Громкие выкрики доносились даже сквозь толстенное полотно и переход, отделяющий пристройку от избы. Вот женщины затянули песню. Пели грустно, с надрывом. Слов было не разобрать, но наверняка что-то о нелегкой женской доле. Впрочем, долго попечалиться бабам не дали. Мужики, даром что почти одни старики, дружно грянули веселые куплеты. Похоже на частушки и, судя по взрывам хохота, пошлые.
«Куда ты денешься…»
Лера зарычала. Из горла рвались сплошь нецензурности, но она же девушка воспитанная, образованная…
— Что же делать? Что делать?
Что не делать, она знала точно: за Герасима не выходить. Он, может, человек хороший и мужем будет замечательным… Но для аборигенок! Если они, конечно, закроют глаза на его «молчаливость». А ей возвращаться надо! На Землю, в родной 21 век.
Здесь не ее место, не ее дом и уж точно не ее мужчина!
Так что же делать? Если бежать, то куда? Ренна говорила про город, Альтию, но даже если узнать, в какой он стороне, то идти пешком несколько дней. А на улице метель, в десяти метрах дом не разглядишь. Нет, это верная гибель. По сугробам, в мороз и вьюгу. А там еще и волки… Нет, нет.
Лера села, с силой растерла лицо.
Шум в избе смолк и запела женщина. Сильным голосом она уверенно завела красивую мелодию.
Дверь в лекарскую вдруг приоткрылась и чернявая девчонка с растрепанной косой сунулась в щель. Темные глаза с пугливым интересом обежали комнатку, наткнулись на хмуро смотрящую в ответ Леру, и девчонка, ойкнув, исчезла в переходе.
Оставшаяся открытой дверь впустила песню.
… А нам не надо слишком сложно —
Для нас любви не запасли,
Ее в балладах встретить можно,
О ней курлычат журавли.
Но в жизни чувства сплошь простые:
То радость от дневных хлопот,
То горе, коль уйдут родные,
А то усталый мирный пот.
Девичье сердце не тревожь ты,
Ты струны душеньки не рви,
Кто уготован, пусть не гож мне,
С тем и пойду, за днями дни…
Лера вскочила и захлопнула дверь. Бежать не вариант, но и остаться — никак. Иначе силком выдадут за Герасима.
Встав у окна, Лера прижалась лбом к холодному стеклу и закрыла глаза. Как хорошо. Прохладно. Минут пять простояла она так, чувствуя, что хоровод воспаленных мыслей успокаивается и на поверхность всплывает неясное ощущение, что выход есть, надо только вспомнить что-то важное. Не торопясь, боясь оборвать тонкую нить воспоминаний, Лера принялась раскручивать ленту событий назад. «Помолвка», тяжелое утро, бессонная, изматывающая ночь, возвращение из леса с Силваном. Силван! Зацепка здесь!
Во рту пересохло от волнения.
— Так, спокойнее, Лера. Что говорил Силван? — она вновь заходила по комнате, пытаясь обуздать мысли и грохочущее в ушах сердце. — Из деревни в город возят уголь. Силван сказал, что следующий обоз завтра. То есть уже сегодня, утром… Опоздала… — Лера замерла посреди комнаты и, зажмурившись, до боли прикусила губу. — Погоди, не опускай руки раньше времени… Силван тогда много что говорил. Вспоминай, вспоминай, дырявая башка! Мы шли из леса. Он указал на огни. Это, говорит, костры, мужики уголь грузят и
