Потерянная душа - Марина Ефиминюк
— Я не могу.
— Сейчас тебе меньше всего стоит думать об имидже.
Мужчина специально говорил нравоучительным тоном, чтобы она начала воспринимать его в роли покровителя, а не поклонника музыкального таланта. Наступило самое время заканчивать бессмысленный спор, ставить жирную точку и уходить. Он был не в состоянии помочь человеку, который не нуждался в помощи.
Ярослав прошел мимо сгорбившейся девчонки в безразмерном свитере.
— У меня амнезия после комы! — резко бросила ему в спину Анастасия, и Павлов точно споткнулся о невидимое препятствие. Ошеломленный признанием, он обернулся. Певица выглядела растерянной. Она потирала лоб пальцами, как будто рассчитывала прямо сейчас выудить из головы какие-нибудь подробности из забытых лет жизни.
— Когда я очнулась, то даже своего имени не помнила. Это чудовищно, но порой мне кажется, что оказалась в чужом теле и живу чужой жизнью. Понимаешь, о чем я?
Ярослав понимал. Надо обладать нечеловеческой силой воли, чтобы жить вот так — совершенно потерянной во времени и пространстве, но не скатиться в черную депрессию, не сойти с ума.
— Мне нечего сказать полиции, пока я не вспомню человека, написавшего эти слова, — указав рукой на книгу Шекспира, резюмировала певица. — И клянусь, я не знаю, почему прямо сейчас это тебе рассказываю.
Павлов почувствовал настойчивую потребность что-нибудь выпить.
— Ты уверена, что тебе нельзя пить вино? — спросил он, на самом деле, желая надраться чем-нибудь покрепче, например, виски или, на худой конец, коньяком.
— Не помню, — сморщившись, призналась девушка. — Но уверена, что на водку в принципе аллергии не бывает.
Они заснули на узком диване в ее гостиной, мертвецки пьяные, при полной иллюминации. В квартире из колонок аудиосистемы орал Элвис Пресли, а на столе между водочных рюмок лежал помятый томик сонетов Шекспира. Под утро соседи по лестничной клетке выяснили, что оба ненавидят Короля рок-н-ролла и английскую классическую поэзию.
ГЛАВА 6. ПОБЕГ В ПРОВИНЦИЮ.
Всю дорогу до городка, где родилась, Настасья проспала. У нее страшно болела голова, резало глаза, а во рту стояла неприятная сухость. Вода не спасала от перманентной похмельной жажды. Плохое самочувствие являлось жестоким наказанием за разгульную ночь в компании сногсшибательного соседа. Они проснулись от холода, струившегося в раскрытое окно. Оба смутно помнили подробности вечеринки и, хотя тесно прижимались во сне, проснулись полностью одетыми. Не натворив никаких глупостей, неловкости соседи не ощущали.
Настя открыла глаза, когда автомобиль остановился в старом дворе с высокими тополями, едва покрывшимися нежно-зеленым пушком и детским деревянным городком с песочницей и качелями. Было людно: бегала ребятня, на лавочках сидели кумушки, с подозрением поглядывающие на машину со столичными номерами.
Неожиданно перед глазами у девушки вспыхнул яркий свет. Она дернулась, стараясь стряхнуть наваждение, но секундой позже мысленно перенеслась в другое время.
В ясный день она бежит по дорожке с белыми бордюрами. Солнце рисует световые пятна, над головой волнуются густые кроны деревьев. Ветер подхватывает подол легкого детского платья.
Она несется на всех парусах, потому что там, за парком, ее поджидает обожаемый дед. Мама предупреждала, чтобы она не носилась, как бандитка и не портила праздничного платья — дедушка не любит неопрятных девочек. Однако ее не страшит наказание за испорченную одежду или сбитые носы на туфлях. Главное, что дед приехал!..
— Мы приехали, — объявила Катя, возвращая сестру в действительность.
Настя захлопала глазами, пытаясь разобраться, в каком времени находится. Она покосилась на водительницу, но, кажется, та не заметила, что младшая сестра на короткое время выпала из реальности.
Катерина была занята собственными мыслями и, судя по встревоженной мире, довольно неприятными. Она заглушила мотор, вытащила из замка зажигания ключи — ее руки дрожали от волнения. Настя догадалась о причине нервозности, но промолчала.
Сестры вышли из педагогической семьи, посвятившей жизнь школе и преподаванию. На взгляд певицы в одной квартире проживало слишком много заслуженных учителей страны: мать, отец и властный дед — человек старой формации, кому и принадлежали четырехкомнатные хоромы. По словам Катерины, младшая сестра ходила у старика в любимицах. Но, судя по всему, она сильно приукрасила отношения в семье, иначе бы не переживала перед встречей с родственниками.
— Пойдем? — нацепив на нос большие солнцезащитные очки, поторопила Настя.— Угу.
Девушка спрыгнула с высокой подножки внедорожника и вдохнула полной грудью. Воздух казался свежим, вкусным. Звучали радостные детские голоса, скрипели качели — практически идеалистичная атмосфера вызывала странные ощущения, точно горожанки перенеслись в другую реальность.
— Что-нибудь кажется знакомым? — тихо просила старшая сестра, и певица покачала головой. Настя не помнила ничего: ни запахов, ни обстановки.
Когда они вошли в подъезд, то гостья присвистнула от удивления. Стены были густо усыпаны многочисленными надписями — признаниями от почитателей таланта Нежной Соловушки.
— Стены уже перестали красить, — пояснила Катя. — Бесполезно. Оставили, как есть.
Поклонники подходили к процессу росписи творчески: рисовали рожицы, картинки, писали целые строчки из песен. В одном послании Настя заметила, что кто-то нравоучительно исправил грамматические ошибки, а внизу поставил жирный кол. Девушка не сдержала сдавленного смешка.
Сестры поднялись на четвертых этаж, где рядом с железной дверью стояло целое ведро свежих гвоздик. Вероятно, еще один привет от фанатов.
— Серьезно? — фыркнула Настя. С самого пробуждения от комы ее возмущали охапки похоронных цветов.
— Цветы сначала просто на порог подкладывали. — Катя немного запыхалась от подъема. — А потом мама выставила ведро с водой — так хотя бы не вянут.
Звонить не пришлось, дверь сама собой отворилась — вероятно, долгожданных гостей ждали — и на пороге появилась мама с волосами, забранными по шелковый платок, и в красивом домашнем платье.
— Наконец-то! — воскликнула она звенящим от радости голосом. — Папа, наши девочки вернулись!
Настя поняла, что не появлялась в родительском доме с того самого момента, как уехала покорять столицу.
Большая квартира с высокими потолками казалась комбинацией библиотеки и семейного дома-музея. Куда не кинь взгляд, стояли книги, висели старые фотографии и картины. В доме пахло по-особенному — книжной пылью, резковатым одеколоном и чем-то старым, но значительным. Массивная мебель, темный дубовый паркет, большие шкафы — подавляли своей массивностью и эпохальностью.
Комната сестер была самой тесной, с единственным окном на двор, скрытый за тополями. Не смея пройти дальше порога, Настя огляделась. В «детской» стояли две узкие кровати, набитый до отказа книжный шкаф, школьный письменный стол, старомодно закрытый большим стеклом, темное пианино со стопкой нот на крышке. На фоне чопорной обстановки выцветший плакат мальчиковой группы, приклеенный к стене,
