Пышка замуж не желает - Тая Вальд
Он замер на мгновение, совершенно ошеломлённый. Его губы были прохладными и упругими, и пахли мятой и зимним ветром. А потом… потом в нём что-то взорвалось. Его руки отпустили мои плечи и обвили талию, прижимая меня к себе с такой силой, что у меня перехватило дыхание. Его поцелуй из удивлённого и нежного превратился в нечто жадное, властное, всепоглощающее. Это был поцелуй мужчины, который только что защищал свою женщину и теперь отчаянно нуждался в подтверждении, что она здесь, она цела, она его. Он целовал меня так, будто хотел выпить всю до капли. В этом поцелуе вся его сдержанность, всё его холодное спокойствие, превратилось в кипящую лаву. Я отвечала ему с той же страстью, вцепившись пальцами в его белые волосы, чувствуя, как всё моё тело плавится от этого неожиданного, дикого, прекрасного ощущения.
Мы отстранились друг от друга только тогда, когда нам по-настоящему перестало хватать воздуха. Он отстранился, его глаза были тёмными, почти чёрными, а дыхание было прерывистым. Он смотрел на меня так, будто видел впервые.
— Прости, — прошептал он хрипло. — Я не должен был… Ты была напугана, я воспользовался…
— Замолчи, — я приложила палец к его губам, сама удивляясь своей смелости. — Это я тебя поцеловала. И я ни о чём не жалею. А что до страха… Так его больше нет. Совсем. Ты знаешь, что я сейчас чувствую?
Он молча покачал головой, всё ещё не в силах вымолвить ни слова.
— Ярость, — сказала я твёрдо, и чувствовала, как во мне закипает та самая решимость, что придала мне силы кричать на короля. — Но не слепую, не истеричную. Холодную, спокойную и очень, очень целенаправленную. Я поняла одну вещь. Со мной всю жизнь поступали так, будто я — вещь. Неудачная, бракованная, некрасивая вещь, которую можно либо выбросить, либо попытаться переделать под себя. Сначала отец, потом жених, теперь король… Все они видели во мне не человека, а… предмет обихода. И я с этим покончу. Хватит. Я больше не позволю ни одному мужику смотреть на меня свысока. И уж тем более — королю-нарциссу. Пора показать ему, где раки зимуют.
Айлос смотрел на меня, и по его лицу медленно, как рассвет, расплывалась улыбка — широкая, искренняя, поразительно прекрасная.
— Боги, — прошептал он, и его руки снова обняли меня, но уже не с яростью, а с нежностью. — Ты самая удивительная, самая безумная и самая прекрасная женщина, которую я когда-либо встречал. Я влюбился в тебя с первой же секунды, и с каждой минутой это чувство становится только сильнее.
Он прижался лбом к моему лбу, и мы стояли так несколько мгновений, просто дыша друг другом, слушая, как бьются наши сердца — уже в унисон.
Проводив меня в смежную комнату, где находилась его спальня — уютная, заставленная книжными полками и пахнущая древесиной и мятой, — Айлос долго не хотел уходить, будто боялся, что стоило ему отвернуться, как Элиан снова появится. Он лично проверил замок на балконной двери, задернул тяжёлые портьеры и настоял на том, чтобы я выпила чашку успокаивающего травяного чая. И только когда я уже лежала в его огромной, невероятно удобной кровати, укутанная в одеяло, что пахло им, он наконец позволил себе уйти, пообещав быть неподалёку.
Я лежала без сна, глядя в потолок, и чувствовала, как по телу разливается приятная, ленивая истома. Мысли путались, в голове проносились обрывки сегодняшнего дня — гнев короля, моя ярость, его поцелуй… Его поцелуй. Я повернулась на бок, уткнувшись лицом в подушку, что хранила его запах. Вот лежать бы сейчас с ним рядом, чувствовать его холодную кожу рядом со своей горячей, слушать его дыхание… Но нет. Пока что приходилось довольствоваться лишь его запахом на подушке. Ох уж этот мир, ох уж эти приличия!
Утро началось с того, что в дверь постучали, и на пороге появился Айлос, с подносом в руках. На подносе дымился чайник, лежали тёплые булочки, свежее масло и маленькая вазочка с лесными ягодами.
— Я не мог доверить это слугам, — сказал он просто, ставя поднос на прикроватный столик. Его взгляд был тёплым и спокойным, начисто лишённым вчерашней ярости. — Как ты?
— Как огурчик, — бодро ответила я, приподнимаясь на подушках. — Готова к бою. А точнее к финальному аккорду.
Он улыбнулся, сел на край кровати и налил мне чаю. Мы позавтракали почти молча, но это молчание было лёгким и комфортным, будто мы делали это вместе уже сто лет. Потом он принёс мне платье — по-королески богатое, пышное, небесно-голубое, сверху до низу расшитое драгоценными камнями.
— Сияй сегодня, как тысячи звёзд.
Когда мы вошли в тронный зал, там уже собрались все оставшиеся участницы Отбора — всего человек пять. Они стояли с подарками в руках — кто с изящным музыкальным инструментом, кто с древним манускриптом, кто с диковинным растением в горшке. Все они выглядели напуганными и восторженными одновременно. Король восседал на троне, и на его лице не было и намёка на вчерашние страсти — лишь привычная, слегка скучающая надменность. Но когда его взгляд упал на меня, в глубине его глаз мелькнуло что-то острое, хищное, заинтересованное. Он явно ждал, что я буду делать.
Когда подошла моя очередь, я вышла вперёд с гордо поднятой головой. Мои руки были пусты.
— Ваше Величество, — начала я громко и чётко, чтобы слышали все. — Все эти прекрасные девушки дарят вам диковинки своих родов, предметы своей гордости. А я подарю вам то, чего вам, я уверена, ещё никто и никогда не дарил.
Я сделала маленькую паузу, наслаждаясь всеобщим вниманием и лёгким недоумением на лице короля.
— Я дарю вам отказ. Полный и безоговорочный. Отказ участвовать в этих игрищах. Отказ от вашего внимания. Отказ от возможности стать вашей женой или хотя бы любовницей. Отказ от всего, что связано с вами.
В зале повисла гробовая тишина. Король медленно приподнялся с трона, его глаза сузились.
— Я дарю вам правду, — продолжала я, не сбавляя темпа. — Вы, бесспорно, невероятно красивы. Будь вы другим человеком — галантным, умным, способным видеть в женщине личность, а не красивую безделушку, — кто знает, возможно, моё сердце дрогнуло бы. Но вы — самовлюблённый, избалованный, жестокий ребёнок на троне. Вы не умеете ценить никого, кроме
