Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 - Юй Фэйинь

— Ты — самая проворная, — без тени сомнения заявила Лань, указывая на Сяофэн взглядом полководца, отправляющего лучшего лазутчика на верную смерть.

— Я? Проворная? — пискнула Сяофэн, с ужасом глядя на крошечное, заляпанное грязью окошко под самой крышей.

Процесс, уже опробованный при бегстве из храма, повторился с удвоенным комизмом. Сяофэн, подсаженная сестрами, с трудом втиснула в проём голову и плечи, но её бёдра, воспитанные на дворцовой кухне, намертво застряли в раме. Она беспомощно повисла, болтая ногами в воздухе и напоминая не то гусеницу, не то очень неудачно застрявшую курицу.

— Толкай! — прошипела она в пространство лачуги, её голос был приглушён стеной.

— Я толкаю! — огрызнулась Мэйлинь, с силой упираясь руками ей в ягодицы. — Ты слишком много ела этих сливочных пирожных в дворце!

Лань, наблюдавшая за этой суматохой с каменным лицом, на котором читалась вся глубина её отчаяния от необходимости командовать таким «спецназом», наконец не выдержала. Она молча подошла, оценила ситуацию и с силой, не чуждой деревенскому кузнецу, толкнула Сяофэн в самое уязвимое место.

Раздался глухой удар о что-то мягкое внутри (судя по звуку, о соломенную подстилку), а затем приглушённое, полное боли и обиды: «Ой-ой-ой-ой!..»

Мэйлинь, оставшись снаружи, удовлетворённо вытерла руки о свои лохмотья.

— Ну вот. Проникли. Теперь бы только не наткнуться на хозяев. А то объяснять, что принцесса императорской крови застряла у них в окне, будет несколько… неловко.

Лань лишь вздохнула, предвкушая, какие ещё испытания готовит им этот «простой до гениальности» план. А изнутри лачуги уже доносились звуки возни и сдержанные возгласы Сяофэн, нашедшей, судя по всему, сундук с «сокровищами».

Внутри лачуги царили теснота, полумрак и стойкий дух дешёвого рисового вина, смешанный с запахом рыбы и пота. Тан Сяофэн, потирая ушибленный при падении лоб, с отвращением озиралась. В углу она нащупала ногой грубый деревянный сундук.

— Здесь есть сундук! — прошептала она в щель под окном, стараясь не дышать слишком глубоко.

— Ну и что в нём? — с наигранной надеждой спросила Тан Мэйлинь, всё ещё стоявшая снаружи. — Может, хоть какой-то простенький шёлк? Или, на худой конец, не поношенный бархат?

— Две поношенные рубахи, одна штанина с дыркой на колене и что-то… о боги, похожее на портянки, — доложила Сяофэн голосом, полным глубочайшего презрения, как будто она обнаружила не одежду, а гнездо ядовитых змей.

Тан Мэйлинь скривилась так, будто ей предложили надеть дохлую крысу.

— Фу! Ни за что! Я лучше буду ходить в своём платье! Оно хоть и порвано, но из императорского шёлка!

— Твоё «платье» висит на тебе клочьями и привлекает больше внимания, чем алое знамя императора на параде, — холодно и безапелляционно парировала Тан Лань. — Бери. И побыстрее.

Драгоценная добыча была выброшена через окно. Процесс переодевания на грязной земле за лачугой, в кустах, пахнущих чем-то кислым, стал новым испытанием для их аристократических душ.

Тан Мэйлинь, получившая простую крестьянскую блузу из грубой ткани и поношенные штаны, смотрела на себя с неподдельным ужасом.

— Это… это колется! — жаловалась она, ёрзая всем телом, как будто её осыпали крапивой. — И оно пахнет луком! Я теперь буду пахнуть, как деревенский кухарка!

Тан Сяофэн, облачившаяся в нечто бесформенное, серое и безвозвратно утратившее форму, выглядела совершенно потерянной. Широкие штаны постоянно норовили сползти с её тонкой талии, и она то и дело подтягивала их, краснея от смущения.

Тан Лань оказалась единственной, кто отнёсся к процессу с мрачной практичностью и стоицизмом. Она молча надела свою поношенную одежду, подобрала волосы в тугой, неброский узел и теперь выглядела как суровая, замкнутая, но странно благородная крестьянка, в чьих глазах читалась вековая усталость от тягот жизни.

— Ну как я? — с надрывом в голосе спросила Тан Мэйлинь, безуспешно пытаясь оттянуть грубую ткань блузы на себе, чтобы придать ей хоть какое-то подобие фасона.

— Как крестьянка, которая только что стащила у соседа курицу и отчаянно боится, что её сейчас поймают и побьют, — безжалостно и честно констатировала Тан Лань.

— А я? — робко, чуть не плача, спросила Тан Сяофэн, указывая на свои мешковатые одеяния.

— Как молодой учёный муж, который впервые в жизни переоделся в женское платье для розыгрыша и теперь смертельно смущён и хочет провалиться сквозь землю, — последовал не менее беспристрастный вердикт.

Они переглянулись. Три императорские дочери, потомки великого рода Тан, стояли в грязных, неудобных, ворованных обносках, пропахших луком, потом и безысходностью. И вдруг Тан Мэйлинь фыркнула. Тан Лань не выдержала и тихо хихикнула. Даже на лице Тан Сяофэн дрогнули губы, и она издала короткий, сдавленный смешок. Их смех, тихий, нервный и немного истеричный, прозвучал в утреннем воздухе. Они были грязные, голодные, несчастные и выглядели до смешного нелепо. Но они были живы. Они были свободны. И они были замаскированы. Это был не самый элегантный и уж точно не самый достойный, но невероятно важный шаг в их новом, полном неизвестности и приключений существовании.

Следующей задачей стал завтрак. Императорские заколки, даже самые скромные, в мире трущоб имели вес. Тан Лань, теперь Лэн Шуан, с каменным лицом протянула одну из них старой торговке у дороги, продававшей пресные лепёшки с маленькой жаровни. Женщина с расширенными от изумления глазами схватила украшение, покрутила его на свету, а затем, бормоча благословения невесть откуда взявшимся благородным госпожам, сунула им в руки целую стопку дымящихся лепёшек, завернутых в грубую бумагу.

Тан Мэйлинь (Ся Янь) с жадностью впилась в свою долю.

— Фу, она сухая! — пробурчала она с полным ртом. — И совсем без вкуса!

— Это еда, а не дворцовый пир, — сухо заметила Лэн Шуан, но и она ела с непривычной для себя скоростью. Лепёшки были грубыми, но сытными, и каждая крошка придавала сил.

Поев, они двинулись дальше, превратившись в три серые, неприметные фигуры в толпе. Линь Ваньюэ (Сяофэн) взяла на себя роль проводника, вспоминая карты, которые она когда-то видела в библиотеке отца.

— Нам нужно к Западным воротам, — шептала она, ловко лавируя между тележками, носильщиками и кричащими зазывалами. — Оттуда начинается Великий Западный Тракт. Он ведёт в город… — она на мгновение запнулась, выдумывая название на ходу, — … в город Аньцюань. Говорят, там тихо и далеко от столичных бурь.

Они пробирались, опустив головы, аккуратно обходя любой намёк на присутствие стражи. Их сердца замирали каждый раз, когда они видели чёрные мундиры городской стражи или, что было страшнее, молчаливых демонов в простой одежде, чьи глаза зловеще сканировали