Сферы влияния - Екатерина Сергеевна Коновалова (Гитман)
— Даже если бы их не было, — зачем-то добавила Гермиона, — я бы отказалась. Мы уже попытались построить новый мир, и, как видишь, не преуспели. Как знать, может, какой-нибудь Забини или Гринграсс справятся лучше.
— Или Малфой? — поджал губы Гарри.
Представить себе Драко Малфоя, облеченного реальной властью, было трудно, даже, пожалуй, немного смешно — он был для этого слишком мелким и слишком зависимым. Стань он министром, и страной править будет Нарцисса. Что-то внутри — та самая «правильная» Гермиона Грейнджер, если только от неё хоть что-то осталось, — противилось этой идее. Но настоящая Гермиона сказала вслух:
— Или Малфой, — потому что дала себе слово: никакой политики.
— Ты так не думаешь, — вздохнул Гарри, но без убежденности в голосе. Гермиона пристально вгляделась в его худое лицо и вдруг подумала о том, что ему тоже плевать на Министра магии и Визенгамот — все, что его интересует, это шанс вырваться из собственной надоевшей жизни, снова почувствовать себя национальным героем, тем самым Гарри Поттером, который одолел одного из самых опасных темных магов последнего столетия, а не посредственным целителем, мучительно борющимся с пристрастием к маггловским наркотикам.
Хотелось сказать, что она не станет желать удачи, но это прозвучало бы жестоко, так что она промолчала. Гарри кашлянул и повел плечами, как будто замерз:
— Мне пора, наверное. Джинни ждёт.
«Джинни, которая ещё не знает о скором разводе», — повисло в воздухе. Как знать, может, Джинни развод пойдёт на пользу. Она всю жизнь была зависима от Гарри, любила его не просто сильно, а даже как будто болезненно. Если она справится с разбитым сердцем — она справится, — то наконец-то начнёт жить для себя, а не для него.
— Пока, — неуверенно махнула она рукой. Гарри ответил похожим жестом и с тихим хлопком исчез, оставив Гермиону в пустой тёмной комнате.
За окном продолжал накрапывать дождь, мелкие капли расчертили стекло узкими штрихами. Гермиона обняла себя за плечи и зажмурилась, отчаянно желая перестать думать, но внутренний монолог не прекращался, и болезненные темы: мёртвая Джейн, замыслившие политический переворот друзья, а ещё зачем-то Майкрофт, — крутились в сознании, как какой-то проклятый перпетуум-мобиле, причиняя физическую боль.
Становилось душно, квартира как будто давила со всех сторон, стены словно ожили и начали сдвигаться к центру. Не открывая глаз, Гермиона резко крутанулась на одном месте и аппарировала прочь. Прохладный влажный воздух обжёг лёгкие, по коже тут же прошли мурашки, но сознание прояснилось. Она оказалась на севере Лондона, на окраине Ридженс-парка, глухого и тёмного в это время, без единого работающего фонаря (1). Проходить за живую изгородь не хотелось, и она неторопливо побрела вдоль неё, даже не пытаясь заклинанием защититься от холодных дождевых капель — наоборот, подняла голову и подставила под них лицо. Было неприятно, но странным образом успокаивало и очищало сознание. Только это было непривычное очищение — не попытка скрыться за толщей океанской воды, а предельное обнажение собственных мыслей.
Первой из них была о Джейн. «Ты не виновата в её смерти», — мысленно очень твёрдо сказала сама себе Гермиона, но совершенно не поверила. Она была единственной, кто имел небольшой шанс спасти девочку, и она не смогла воспользоваться им — и всё, больше даже не о чем было говорить.
Гермиона медленно опустила голову и сосредоточила взгляд на мелькающей под ногами мокрой плитке тротуара. «Самообвинение кажется людям очень выгодной стратегией ухода от действительности», — сказал ей вчера Майкрофт. Имел ли он в виду только Джейн — или что-то большее?
Плитка была новой: идеальные квадратики, которые так удобно считать и по которым так сложно делать ровные шаги, всё время норовя поставить ступню точно в расстояние от щели до щели и из-за этого сбиваясь с шага.
Ещё вчера утром Гермиону возмутило бы подобное нравоучение от Холмса, человека без души и сердца. Вот только прошлой ночью, говоря о своей сестре, он не был человеком без сердца. Он казался живым, и единственное его отличие от неё, Гермионы, было в том, что он не сломался.
Её уничтожила смерть Рона и сознание своей вины, а он нашёл в себе силы жить, похоронив сестру. Возможно, дело было в Шерлоке, которому требовались помощь и поддержка. Гермиона очень точно помнила свою первую встречу с Майкрофтом, состоявшуюся задолго до того, как они начали играть в политику: в наркопритоне, где она искала Гарри, а он, толстый неповоротливый молодой человек в белоснежном костюме, приводил в чувство своего брата. Он выглядел так, словно точно знал, что делать — сколько раз он делал то же самое до того? И сколько раз — после?
Гермиона запнулась о выщербинку в плитке, вздрогнула и остановилась — её мысли соскочили на Майкрофта, хотя она собиралась подумать совершенно о другом, разобраться, наконец, в собственной голове. Позади раздался гул мотора и шуршание колёс по асфальту. Гермиона нервно обернулась — мимо парка ехала чёрная машина, чуть освещая себе путь приглушёнными фарами. Сердце в груди пропустило удар, а горло сжалось от гнева — неужели она не могла просто погулять по Лондону, не попав под пристальное внимание старшего Холмса? Она сжала рукоятку палочки и приготовилась проклясть водителя или самого Холмса — любого, кто предложит ей сесть в мордредову машину.
Мигнули фары, и машина тихо проехала мимо, а потом, ускорившись, скрылась за поворотом. Это был не Майкрофт или его люди, а просто припозднившийся водитель. Гермиона выдохнула, но совершенно не почувствовала облегчения, наоборот, в груди сжалось что-то, странным образом напоминающее обиду.
Примечание:
1. Занятная особенность английских парков — в них нет подсветки. Даже в крупнейших центральных лондонских, например, в Ридженс или в Гайд-парке. Ночью выглядит устрашающе.
Глава седьмая
Стены комнаты были светлыми, но не белыми, а с лёгким персиковым отливом. На полу лежал пушистый ковёр с длинным белым ворсом, в нём утопали ножки двух низких маленьких кресел и одного стеклянного столика между ними. За окном шумел океан, омывая бирюзовыми волнами мягкий белый песок. Изредка мимо пролетали маленькие пёстрые птички с длинными зелёными хвостами. Вместо ламп по потолку расползлись светящиеся полупрозрачные лианы, между которыми неторопливо порхали крупные тропические бабочки.
— Садись, дорогая, — ласково произнесла улыбчивая женщина у окна. У неё были длинные волнистые волосы,
