Сферы влияния - Екатерина Сергеевна Коновалова (Гитман)
Гермиона долго разглядывала комнату и её хозяйку, прежде чем сесть в одно из кресел. Женщина тут же расположилась в другом, положила руки на колени, чуть подалась вперёд и спросила:
— Что тебя привело сюда, Гермиона? Я ведь могу тебя так называть?
— Можешь, разумеется, — пробормотала Гермиона, но на вопрос не ответила. Женщине это было и не нужно. Она немного прикрыла глаза и проговорила:
— Ты пришла за советом, милая?
Гермиона отрицательно покачала головой. Совет ей был не нужен, иначе она обратилась бы к кому-то другому, а не к этой благополучной, счастливой женщине с неисковерканной душой и лёгкой судьбой.
— Тогда зачем?
— Тебе обязательно нужно, чтобы я говорила вслух? — спросила Гермиона недовольно. Ей было неуютно в своей слишком глухо застёгнутой мантии, с остриженными волосами, обычно такими удобными, а здесь удивительно неуместными.
— Это тебе нужно говорить вслух, иначе ты не пришла бы, — пожала плечами женщина.
— Я запуталась, — произнесла Гермиона наконец. Стены комнаты пошатнулись, потолок задрожал, но не рухнул. Свет мигнул, но остался гореть. По океану прошла рябь, но так и не превратилась в шторм. От того, что она произнесла эти слова вслух, ничто не рухнуло.
— Видишь? — развела руками женщина. — И стоило бояться?
— Я запуталась, — повторила Гермиона громче, и в этот раз не произошло ровным счетом ничего. — Всё время… я делала то, что должна была. И теперь я не знаю, что делать дальше.
Гермиона чувствовала, что сейчас расплачется, но ей было стыдно лить слёзы. Женщина не стыдилась. Её глаза увлажнились, и по щекам побежали ровные струйки. Нос покраснел, губы затряслись, но это не сделало её глупой или уродливой — просто плачущей.
— Я хотела, чтобы всё было хорошо, — пробормотала Гермиона, всё ещё не давая себе заплакать. — Всё началось с родителей, я знаю. Я должна была спасти их, если бы они остались, они бы погибли. Значит, в итоге я была права, да? — она всхлипнула и попыталась найти в глазах рыдающей женщины одобрение, но не находила. — Я была права! — она вскочила на ноги, а женщина осталась сидеть. Её слёз было очень много, они уже собирались лужицами на пушистом ковре, вымочили насквозь платье, так, что оно стало почти прозрачным и начало липнуть к телу — стала видна ничем не стянутая грудь с крупными сосками. Смотреть на это было неприятно, в душе поднималась смесь отвращения и раздражения. Гермиона отвела глаза и продолжила говорить, обращаясь теперь скорее к бабочкам, нежели к своей собеседнице:
— Потом Министерство. Ты думаешь, я хотела заниматься этим? Происшествиями, контролем, магглами, в конце концов? — говорить вдруг стало тяжело, разговор вытягивал силы, на лбу выступил пот. Гермиона моргнула, и окно с океаном исчезло, превратившись в глухую стену — стало немного полегче.
— Я знаю, что не хотела, — без единого намёка на слёзы в голосе ответила женщина. Гермиона скосила на неё глаза и увидела, что она снова улыбается, а платье и ковёр полностью высохли.
— У нас тогда не было выбора, либо я, либо никто. Помнишь историю с сиротами?
— Кажется, кто-то другой справился без твоей помощи, — отозвалась женщина.
— Без моей помощи Нарцисса даже не повернула бы голову в их сторону. Не важно, — подступила головная боль, начало резать в висках и тянуть в затылке. — Зато я могла не влезать в аферу с Бруком. И тогда Рон был бы жив.
Посмотреть после этих слов на женщину было очень сложно, но Гермиона заставила себя сделать это, правда, бабочками тоже пришлось пожертвовать, как и светящейся лианой — теперь на столике стояла одинокая светодиодная лампа.
— Если бы он не пришёл к тебе в тот день, он тоже был бы жив. Или не был бы, потому что не справился бы с управлением метлой, или потому что отравился бы аконитом, — сказала женщина. — Мы не можем знать, что могло бы быть, зато в нашей власти изменить то, что будет.
— Если бы я хотела слушать глупые цитаты, то не пришла бы к тебе, — оборвала её Гермиона.
Женщина пожала плечами:
— От того, что кто-то когда-то что-то уже говорил, это что-то не перестает быть правдой.
— «Моё сочинение уже существует в одном из тридцати томов одной из пяти полок одного из бесчисленных шестигранников — так же, как и его опровержение», — нетвёрдо, как в бреду ответила не ей, а себе Гермиона. И правда, если все слова в мире повторяются, какая разница, говорить своими или чужими? (1)
— Можно сказать и так. Главное, не отвлекайся. Времени у нас немного. О чём ты хочешь спросить?
Гермиона уставилась на собственные руки с подпиленными под корень ногтями. Даже если бы у неё была вечность, она не успела бы задать женщине всех вопросов. Из носа потекла кровь, буро-бордовые капли закапали на сцепленные пальцы, образуя полосы, пятна и разводы.
— Майкрофт Холмс, — сказала она хрипло. — Ещё Майкрофт Холмс.
Она не видела лица женщины, но физически чувствовала её разочарование.
— Так просто? — спросила она насмешливо, но без злобы. — Для этого я тебе не нужна, все кусочки паззла у тебя есть.
— Что мне с этим паззлом делать?
Гермиона вскинула голову. Женщина начала таять, её тело, окутанное истончающимся полотном, стало рассыпаться на мельчайшие бесцветные частицы. Ни комнаты, ни кресел уже не было, только они вдвоём в некоем пространстве.
Гермиона протянула руку и встретилась с рукой женщины, как будто та была её отражением, а разделяла их зеркальная гладь. Гермиона попыталась улыбнуться, и женщина улыбнулась в ответ, причём стало видно, что у неё точно такие же зубы с едва заметной щёлкой между верхними резцами, такие же губы, а ещё — очень похожий подбородок, знакомый овал лица. И, разумеется, глаза: женщина смотрела на Гермиону её собственными карими глазами, только вокруг них виднелись совсем другие, лучистые морщинки, а переносицу не прорезала угрюмая вертикальная складка.
— Собирать, — еле слышно ответила женщина и добавила: — Удачи, Гермиона.
— Спасибо, Гермиона, — ответила она и провалилась в черноту.
В
