Невеста по приказу, или Когда свекровь ведьма - Лика Семенова

Лика Семенова

Невеста по приказу, или Когда свекровь ведьма

Глава 1

— Барышня, кажется, приехали…

Пилар отпрянула от суконной шторки, закрывающей покрытое инеем оконце кареты, и уставилась на меня. А я вся заледенела от страха, несмотря на жаровню с углями в ногах. Сердце сейчас выскочит.

— Встречают? Много народу? Он там, да? — Я нервно схватила ее за руку: — Посмотри, миленькая, герцог Кальдерон де ла Серда там?

Служанка потерла пальцем замерзшее стеклышко, вновь глянула, но, тут же, покачала головой:

— Никого, барышня. Ни души. Будто вымерли… — Она растерянно помедлила, надула губы: — Да как такое возможно? Ведь известили же, что вы едете. Как так: невесту не встретить? В такую холодину! Да вы же здесь хозяйка!

Я забилась в угол салона, будто пыталась спрятаться.

— Может, и к лучшему, что никого. Чем меньше шума — тем лучше. Я здраво сужу о своем положении. Меня навязали, Пилар, этим все сказано. Нам не рады. Я могла это предвидеть.

А в голове уже кружилась шальная мысль, что сейчас постоим у запертых ворот, и поедем обратно. Домой. Но я пыталась гнать ее. Назад дороги нет — отец дал это понять, яснее ясного. Мне некуда возвращаться. Он откупился ненужной дочерью по приказу короля. Свадьба по доверенности уже состоялась, я уже жена. Жена незнакомца… Даже бог не поможет.

Вдруг открылась каретная дверца, и показался один из стражей сопровождения:

— Донья Лорена, нет никого. Что прикажете?

Пилар даже подбоченилась, вскинула остренький подбородок:

— Так чего ждете, олухи? Всему учить? В ворота колотите! Кричите погромче, что хозяйка прибыла! Пусть вся округа слышит! Где это видано, чтобы благороднейшую донью у ворот держали!

Я чуть не подскочила:

— Не смейте кричать! — Повернулась к служанке: — Пилар, не смей так себя вести. Мы больше не дома. Крепко это запомни, слышишь? Не надо позориться. — Я взяла ее за руку, сжала: — И не смей меня объявлять здесь хозяйкой, не сотрясай воздух раньше времени.

Та лишь фыркнула:

— Думаете, сестрица ваша ждать бы стала? Здесь бы уже пыль столбом стояла. Донья Финея и одной минутки бы не прождала! И такого отношения не потерпела!

Я покачала головой:

— Я не сестрица. Я не донья Финея. Поэтому, будь добра, веди себя осторожно. Это чужой дом. Понимаешь? Совсем чужой. И люди, и стены. Негоже начинать со скандала, не разобравшись, что к чему.

Пилар закатила глаза:

— Но если я не посмею, то кто постоит за вас, душенька моя ненаглядная! Нет уж! Пусть сразу узнают, что с моей госпожой так нельзя! Вы из семьи Абрабанель! Где это видано, чтобы таким именем пренебрегали?

— Не смей!

Служанка сдалась, посмотрела на сопровождающего:

— Что уши развесил, олух? Сказано: колотите без криков, пока не отворят. Госпожа шуму не хочет.

Казалось, мы ждали у запертых ворот целую вечность. Наконец, меня попросили покинуть экипаж.

Пилар опять всполошилась. Бойкая она у меня. Порой, даже слишком… Зато честная и преданная. С малолетства со мной.

— Выйти на дорогу? У ворот? На холод? Барышня, они там с ума посходили, что ли? Предлагают вам пешком идти? По такому снегу?

Я постаралась взять себя в руки, хоть на душе было сквернее некуда.

— Если нужно выйти, Пилар, я выйду. Мне не сложно.

— Барышня!

Я лишь подтолкнула ее к дверце. Охранник подал руку, и я спустилась на дорогу, на рыхлый снег перед запертыми коваными воротами. По ту сторону решетки суетился, звеня ключами, старый краснолицый привратник в плаще на овечьем меху. Низко поклонился, увидев меня, стянул шерстяную шляпу:

— Благородная донья, мое почтение. Мое почтение. Мое почтение…

Он разогнулся, снова зазвенел ключами, но кинулся не к воротам, а к глухой калитке в высокой каменной стене. Наконец, отпер, вышел сам и снова согнулся в поклоне. Прижимал шляпу к груди:

— Прошу сюда, благородная донья. Соблаговолите. Уж, простите, ворота заклинило — никак не отпереть. За кузнецом послали еще с утра, да не явился еще, мерзавец. А вас только к вечеру ожидали. Думали, поспеем. — Он вытянул руки, приглашая: — Извольте белыми ножками, не побрезгуйте, благородная донья.

Я лишь кивнула, стараясь не думать об этой ситуации. Потом, не сейчас… Прошла в калитку. Пилар семенила рядом, неся мой дорожный несессер, куталась в накидку на заячьем меху. Аж подпрыгивала от возмущения. От нее почти искрило.

— Почему не встречают, госпожа? Какое неуважение! — Она посмотрела на длинную подъездную аллею, обсаженную соснами. Белую от снега, как чистая простыня. — Могли подать вам коляску. Или портшез. Где это видано: благородной донье своими ногами столько идти! По сугробам! Не ровен час, башмаки промочите! Заболеете!

— Прекрати, Пилар! Больше не смей причитать. Считай это прогулкой. Здесь прекрасный воздух. Дыши поглубже. И помалкивай.

Я прекрасно понимала, чем возмущена Пилар. Все, что она говорила, было справедливым. Но я не могла сейчас позволить себе поддаться эмоциям. Я должна была сохранить лицо. Тем более, я даже не сомневалась — все это неспроста. Мне дают понять, насколько я нежеланна. Хоть и очень горько было осознавать, что такое позволяет себе мой… уже муж. Пусть церемония по доверенности была формальной, но она уже имела юридическую силу. Как бы то ни было, у нас теперь общее имя. И общая репутация… Но мне не дали выбора.

К тому же, как узнала Пилар, здесь живет его мать, ведет все хозяйственные дела. Я обязана относиться к ней с почтением, как к родительнице, и постараться произвести благоприятное впечатление. Я не слишком надеялась понравиться этой госпоже, и из кожи вон точно не буду лезть. Но для спокойной жизни следует попытаться найти с ней общий язык и, хотя бы, не конфликтовать. Лучше просто держаться подальше. Лишь выказывать дочернее почтение ровно столько, сколько требуют приличия. Не меньше. Но и не больше.

Идти пришлось гораздо дольше, чем казалось на первый взгляд. Словно аллея растягивалась и растягивалась, как старый вязаный чулок. Пилар тоже так показалось. Она и сама уже устала, хоть и привыкла бегать, как угорелая. Старалась поддерживать меня под локоть, но на деле просто висла на мне, сжимая озябшими руками несессер и кутаясь в накидку. Но я была благодарна ей за молчание. Ноги, впрямь, давно