Беда опера Тихого, или Женюсь на тебе, рыжая - Ульяна Николаевна Романова

Во мне проснулся давно ушедший за ненадобностью романтик, диктуя свои условия.

Останавливаться каждый раз становилось все сложнее. Внутренний голос ехидно шептал, что выдержку мы натренируем железобетонную, конечно.

Я старался отдышаться, снова целовал ее веснушки на носу, чувствуя, как она дрожала в моих руках. И глаз не открывала.

А когда открыла, я окончательно пропал. Резко распахнула свои глазищи, в которых я прочитал желание, идентичное моему. Желание попробовать запретный плод, продолжить то, что я начал. Молчаливое согласие, страх, любопытство, растерянность — все это смешалось в ее глазах.

— Хиросима, — осторожно начал я, — если ты не готова, мы можем остановиться. Слышишь, девочка? Ничего не будет, если ты сама не хочешь.

Она замялась, глазки забегали, а потом тихо призналась:

— Я хочу. Но мне страшно.

Нокаут! У меня от страха и волнения у самого колени подогнулись, а голос сел.

— Мы всегда можем остановиться, — подумав, пообещал я, — в любой момент. Или подождем немного.

Она смутилась. Закусила губу, отвела взгляд, словно собиралась с силами, а потом просто отрицательно покачала головой и с закрытыми глазами неловко постаралась меня поцеловать.

А мне это как понимать? Как согласие или как отказ?

Хватаясь за последние остатки самообладания, я еще пытался анализировать, но выходило так себе.

— Мне остановиться? — все-таки спросил я ей в губы.

Ее укус говорил много громче предыдущих намеков, тумблер в голове переключился на красный, а я стал смелее.

Медленно спустился к ее шее, на которой хаотично и нервно билась жилка, нежно целуя тонкую, почти прозрачную белую кожу. Услышал тихий стон и продолжил узнавать ее тело, отслеживая каждую реакцию, каждое вздрагивание, каждый стон, чтобы понять, что ей нравилось.

Ласкал, целовал, тискал, ждал, пока она расслабится и перестанет бояться.

Взял на руки и понес в спальню. Осторожно положил на кровать, продолжая пробовать ее на вкус.

Зацеловывая ее тело, я медленно снимал с нее одежду и внимательно следил за тем, чтобы ей было хорошо.

Когда последняя деталь ее одежды улетела куда-то на пол, не упустил момента рассмотреть ее всю. Мою. Только мою девочку. Мою личную Хиросиму.

— У тебя кожа, как у Белоснежки, — прошептал ей на ушко.

Серафима все это время лежала с закрытыми глазами, то расслаблялась, то вздрагивала, когда я доходил до самых сокровенных мест на ее теле.

— Расслабься, малышка, я все сделаю аккуратно, обещаю, — прошептал я, — клянусь, тебе будет хорошо.

Я опустил руку на самое чувствительное ее местечко и ласкал пальцами. Она широко распахнула глаза и замерла, хватая ртом воздух.

— Не бойся, — продолжал успокаивать я, забыв о себе.

Сегодня ее день, только для нее.

Я усилил нажим и стал двигаться быстрее, наблюдая, как в глубине ее зрачков страх и недоверие сменяется желанием, а страх — удовольствием.

И когда она задрожала от первого в своей жизни оргазма, я сам чуть не зарычал.

Это невозможно было объяснить, но когда любимая женщина выгибается от удовольствия в твоих руках, — это особая магия. Я забыл о себе, желая снова это увидеть.

Я убрал руку и ждал, когда она придет в себя, отправляя свою одежду вслед за ее.

Встал напротив, отмечая, с каким любопытством рассматривала мое обнаженное тело Хиросима. Чуть прикрыв глаза, краснея, она пыталась замотаться в простыню.

— Останавливаемся? — уточнил я, позволяя ей насмотреться.

— А? — не поняла Серафима.

— Я говорю, что мы можем на сегодня закончить. А можем продолжить.

— Ты такой красивый, — так восхищенно выдохнула Серафима, что у меня в голове красная лампочка с предохранителем лопнула.

Я гордо ухмыльнулся, ныряя к ней в постель, и снова ее поцеловал. Осторожно подцепил простыню, в которую она укуталась, и убрал в сторону, оставляя контакт кожа к коже.

Серафима стеснялась сказать «да» в открытую, но когда я положил ее ладонь себе на плечо, жадно провела кончиками пальцев по моей спине. Словно сама хотела поближе познакомиться с моим телом.

И я позволил. Сжал зубы и дал ей то, что было ей нужно, уже почти ничего не соображая. Только где-то на периферии сознания была мысль, что нужно быть очень осторожным.

Я ласкал ее долго, пока она снова не расслабилась. Пока стоны не стали громче, а тело — мягким и послушным.

Шептал ей на ухо что-то успокаивающее, обещал, что больно только в первый раз, а потом будет только приятно.

И в момент, когда мы стали единым целым, она сильно прикусила мое плечо от острой боли. Недолгой.

Я же в тот момент хотел всему миру сообщить, что она моя. Девочка, которая вывернула мне душу наизнанку. Которая вновь заставила поверить в любовь. Открыться. Заново почувствовать вкус к жизни. Познать, что такое настоящая, взрослая любовь.

И когда к пику подошел я, почувствовал, что звезды с неба упали на меня, разлетаясь перед глазами на яркие мелкие осколки.

В реальность я возвращался долго.

Приземление было мягким, в груди защемило от невыразимой нежности, а я просто прижал к себе хрупкую девушку, целуя ее в макушку, и прошептал:

— Влюбился в тебя, как пацан. Все, Хиросима, теперь ты официально только моя. Вся.

Она подняла голову, закусила губу, нахмурила бровки и сообщила:

— А ты, любимый Леха, только мой, понял? Я тебя себе присвоила уже.

Я восхищенно округлил глаза. Знал же, что Хиросима у меня девушка прямая и далеко не робкая, но так приятно стало, что я чуть лужицей не растекся по постели.

— Тогда предлагаю обсудить свадьбу. И рыжего сына Макара. Ты обещала…

Глава 39

Алексей

Счастье, оказывается, в простом. В мелочах. В счастливой улыбке на румяном веснушчатом лице. В моменте, когда твоя девушка утыкается носом куда-то в район твоей шеи и счастливо сопит, игнорируя вопрос о свадьбе и в перспективе сыне. Желательно рыжего, конечно… Но можно и дочь. А лучше сразу двоих…

Понесло меня, конечно! Но мечтать вроде как не вредно.

Ладно, потом еще раз спрошу. Дам ей время все обдумать, переварить ее новый статус женщины и спрошу как нужно. С кольцом, ужином, сватами и, очевидно, дракой с ее братом.

— Больно? — уточнил я, когда Серафима притихла.

— Немного, — призналась она, — чуть-чуть.

— Прости, малышка, — повинился я, — надо было как-то не так.

— А как? — заинтересовалась Хиросима.

— Не знаю, — растерялся я, — по-другому как-то.

— А я думала, что все этим одинаково занимаются, — округлила она глаза.

— Есть другие