Спой мне, девочка - Диана Эванс

— Вчера ты пела про боль. Но это была не твоя боль. Это была красивая картинка для толпы. Здесь нет толпы. Здесь только ты. И правда.

Первые полчаса Ава молчала. Потом заиграла — простую мелодию без слов. Пальцы сами вспомнили старую песню, которую она сочинила в семнадцать, когда жила в машине и мечтала о большой сцене.

— Это про что? — спросил Джейк, когда она закончила.

— Про страх, — Ава удивилась собственному ответу. — Что все это — временно. Что однажды я проснусь и окажусь снова в той машине.

Джейк молча взял гитару. Его пальцы заиграли что-то похожее, но более злое, более резкое.

— Это про тот же страх. Только я уже проснулся в той машине. Несколько раз.

Когда они поднялись обратно в клуб, уже смеркалось. Первые посетители толпились у бара. Джейк вдруг остановил ее у лестницы:

— Завтра в семь. Ты будешь открывать вечер.

— Я? Но я не…

— Ты. Без фонограмм, без света, без этого твоего пафоса. Только ты и гитара. — Он повернулся уходить, но бросил через плечо: — И надень что-нибудь… менее чистое.

Ава осталась стоять посреди пустого зала, в дешевой футболке и джинсах с дырками на коленях, впервые за долгое время чувствуя себя… настоящей.

***

Ава стояла за кулисами, сжимая гриф гитары так, что пальцы немели. Никакого привычного предконцертного ритуала — ни грима, ни стилистов, ни стакана теплой воды с лимоном. Только она, потрепанный Fender и сцена, освещенная единственной тусклой лампочкой.

Из зала доносился гул голосов. Кто-то крикнул: "Где эта поп-дива? Хотим посмеяться!"

Джейк, куря у выхода, бросил ей через дым:

— Передумала — дверь слева.

Она ответила ему тем же взглядом, каким когда-то встречала особо наглых папарацци, и вышла на сцену.

Зал не затих. Пара десятков человек — хипстеры, байкеры, пара пьяных студентов — продолжали громко разговаривать. Ава закрыла глаза и ударила по струнам.

Не привычный поп-риф, а резкий, рваный аккорд, заставивший пару бокалов упасть со столиков.

— Это не шоу, дети, — ее голос, без обработки и реверберации, прозвучал как пощечина. — Это похороны. Мои.

Ее пальцы сами нашли первые аккорды — минорные, глубокие, как шрамы.

"Дорогие духи на чужой коже" — голос сорвался на высокой ноте, когда она описала тот момент: как вошла в спальню и поняла по запаху Chanel N 5 (который она ненавидела), что здесь была другая. Как этот аромат въелся в шелковые простыни, в подушки, в воздух, который она вдыхала каждый день, не понимая, почему ее тошнит.

Потом — про пустоту. "Я считаю комнаты в нашем доме-призраке" — ее пальцы дрожали, перебирая струны. Она пела про то, как бродила ночами по особняку в Беверли-Хиллз (14 комнат, 5 ванных, кинотеатр), и эхо ее шагов было единственным ответом. Как однажды утром обнаружила, что в их "идеальном доме" нет ни одной ее зубной щетки — все пространство давно принадлежало только ему.

Но последняя песня — про подвал в Лос-Анджелесе — вырвалась наружу неожиданно. Голос стал тише, слова — обрывистее, как будто она снова была той 17-летней девочкой, спящей в разбитой "Хонде" и мечтающей о большой сцене. "Я пела тогда для стен, покрытых плесенью, но это были самые честные аплодисменты в моей жизни". Последнюю строчку — "Я продала душу за хрустальные люстры" — она прошептала, опуская голову.

Тишина.

Не та театральная пауза, которую она так мастерски выдерживала на стадионах, а тяжелое, почти физически ощутимое молчание. Парень у бара замер с поднятым бокалом, капли пива медленно падали на пол. Девушка в кожаной куртке вытерла ладонью щеку.

Потом — взрыв. Не просто аплодисменты, а что-то первобытное — топот ног, свист, звон разбитого стекла. Кто-то крикнул: "Черт, да ты настоящая!"

В подсобке Джейк молча протянул ей бутылку пива.

— Ну? — Ава вытерла пот со лба, оставив черную полосу от туши. — Доволен? Разоблачил фальшивую поп-звезду?

Он прикурил сигарету, изучая ее:

— Ты все еще играешь роль. Только теперь — "пострадавшей бунтарки".

Она хотела бросить бутылку ему в голову, но вдруг увидела — в его глазах не насмешка. Вызов.

— Завтра, — сказал он, разминая затекшую шею. — Будет сложнее.

— Что сложнее?

— Правда.

За дверью кто-то крикнул: "Стерлинг, тебя тут пресса ловит!"

Ава взглянула в зеркало — растрепанные волосы, размазанная тушь, футболка с пятном пива.

Впервые за долгие годы — она узнала себя.

***

Ава проснулась от собственного крика.

Во сне она снова пела ту песню — про подвал в Лос-Анджелесе, — но вместо гитары в руках держала крысиный труп. Она села на кровати, обхватив колени. За окном моросил дождь, где-то внизу гремели пустые пивные бочки.

На тумбочке лежала гитара и исписанный листок — новые тексты, рожденные сегодняшним выступлением. Она взяла его дрожащими пальцами и вдруг поняла: повторить вчерашнее невозможно.

Зеркало в умывальнике показало ей незнакомку — красные глаза, следы туши на скулах, губы, искусанные до крови. Она тронула шею, где еще виднелись следы пальцев Дэниела. "Ты без меня никто" — его голос звенел в висках.

— Эй, принцесса, — Джейк постучал костяшками в дверь. — Ты сожгла мой зал вчера. Сегодня ждем аншлаг.

Ава распахнула дверь, все еще в помятой футболке:

— Я не могу… — ее голос сорвался. — Ту песню. Про подвал.

Джейк изучающе посмотрел на нее, затем кивнул на лестницу:

— Идем.

Он поставил перед ней стакан виски (впервые за три дня — не пиво) и гитару.

— Спой.

— Я же сказала, что…

— Спой, — его голос не терпел возражений. — Не для них. Для себя.

Первые аккорды дались словно ножом по горлу. "Я пела тогда для стен, покрытых плесенью…" — голос сломался на том же месте. Ава сжала гитару так, что струны впились в пальцы.

— Почему больно? — спросил Джейк, не давая ей остановиться.

— Потому что… — она выдохнула, — …потому что тогда я верила, что это временно. Что однажды я выберусь. А теперь…

— А теперь ты боишься, что вернешься туда?

Молчание.

— Нет, — Ава внезапно осознала. — Я боюсь, что уже вернулась.

Глава 4

Джейк взял гитару. Его пальцы бережно коснулись ее окровавленных подушечек.

— Боль — это не враг. Это топливо.

Он заиграл что-то — не ее мелодию, но похожую. Грубый, неотшлифованный блюз.

— Это я написал в тюрьме, — сказал он просто. — Первый раз, когда меня посадили за драку в баре.

Ава подняла глаза:

— Ты…

— Мы все носим свои подвалы внутри, Стерлинг. Вопрос — закроешься там или используешь как сцену.

Дым встретил их