Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон

Сто лет назад бегущий через долину ручей запрудили огромной плотиной, вынудив его образовать новый водоем. По центру высота плотины достигает двадцати пяти футов. Через нее проходит дорога, и густые рододендроны на обочине склоняются над глубокой водой. Сторона, обращенная к озеру, укреплена бетонными плитами в зарослях трав и мха. Плиты спускаются на глубину четырех фатомов [60] до самого основания плотины, теряющегося в мутной воде. Той весной вода в озере стояла высоко. Излишки с шумом лились через шлюзы, и вечернее солнце играло осколками радуги на гребешках пены.

Мы ненадолго остановились на плотине, и моя спутница в этот миг чудилась воплощением весенних чар. Пение жаворонков, пляски нарциссов, западный ветер, радужная пена и глубокие черные воды озера слились в ее искрящейся, бьющей через край жизнерадостности.

– А теперь домой! – объявила леди Рорк, быстро спускаясь по крутому склону. – Плохая ли я хозяйка, если втайне мечтаю, чтобы никто не приехал – кроме, разумеется, нашего восхитительного Арчи? Когда в доме полно гостей, переносишься в Лондон. И конечно, мы будем сплетничать и смаковать скандалы, вместо того чтобы созерцать чудеса природы.

В водовороте памяти кружилось еще одно смутное воспоминание о ней, и я попытался его ухватить, как скользкие водоросли в мутной воде. Тем утром во Франции гильотинировали знаменитого убийцу, и на следующий день в одной из воскресных газет поместили превосходно исполненный и непростительно жестокий рисунок, изображавший, как он в сопровождении стражников выходит из версальской тюрьмы навстречу смерти. В понедельник, расписываясь в книге посетителей леди Рорк, я посадил кляксу и поспешил взять из бювара на ее столе листок промокательной бумаги, чтобы хоть немного уменьшить нанесенный урон. В пачку бумаги был вложен тот самый непростительный рисунок, вырезанный из газеты, и я вновь вспомнил о дрозде и о приемной дантиста…

Месяц спустя, после трех недель невыносимых мук, скончался сэр Эрнест. Врач настоял, чтобы за ним ухаживали две подготовленные сиделки, но леди Рорк все равно не покидала спальни больного, присутствовала при болезненных перевязках раны после операции, лишь продлившей его мучения, и спала на диване в его комнате.

Вечером приехал Арчи Рорк. Он с порога сообщил, что видел известие о смерти леди Рорк, и больше не обмолвился об этом ни словом до тех пор, пока мы не остались одни в курительной. Проследив, как за последним гостем моей скромной вечеринки закрылась дверь, Арчи повернулся ко мне.

– Я должен тебе кое-что рассказать. Это займет с полчаса, так что, если хочешь спать, мы можем поговорить завтра.

– Не хочу, – заверил я.

Выпрямившись в кресле, он проговорил:

– Очень хорошо. Я хочу рассказать, почему разорвал помолвку с Сибил. Мне не раз хотелось это сделать, но, как ты вскоре поймешь, я не мог никому открыть тайну, пока она была жива. Когда ты все узнаешь, скажи, мог ли я поступить иначе. И, пожалуйста, не перебивай меня – разве только тебе будет что‐то непонятно. Мне нелегко об этом говорить, но я постараюсь описать произошедшее вразумительно. – Нахмурившись, он немного помолчал. – Я должен кому‐нибудь рассказать и хочу, чтобы это был ты, если только ты не сильно против. Не могу больше выносить это в одиночку.

– Продолжай, дружище. Я рад, что ты меня выбрал, и не буду перебивать, – пообещал я.

И Арчи продолжил:

– За неделю или две до нашей свадьбы я отправился на несколько дней в Линкот – посмотреть, как отремонтировали дом по моему распоряжению. Естественно, ни один дом не мог быть достоин Сибил, но… Словом, можешь вообразить мои чувства. Всю неделю перед этим шли проливные дожди, и уровень озера – помнишь его? – поднялся необыкновенно высоко. Вода переливалась через плотину, затапливая дорогу в деревню. Под напором в бетоне появилась трещина, и возникла опасность прорыва. Случись это, мгновенный разлив озера причинил бы чудовищный ущерб. Требовалось как можно быстрее уменьшить давление на плотину и залатать трещину. Для этого воду два дня откачивали большими сифонами, а затем выяснилось, что трещина простирается до самого основания плотины и для ремонта нужно полностью осушить озеро. Я уже собирался возвращаться в город, когда явился бригадир с сообщением о находке: в иле и тине на дне озера, в двадцати пяти футах ниже уровня воды, обнаружили тело маленькой девочки.

Арчи стиснул подлокотники кресла, не подозревая, что я с ужасом предвижу его дальнейшие слова.

– Примерно за месяц до смерти моего кузена Эрнеста в деревне случилось загадочное происшествие: исчезла девочка по имени Эллен Давенпорт. Как‐то днем она принесла в имение записку, и после этого ее никто не видел – ни живой, ни мертвой. Теперь тайна исчезновения была раскрыта. По бусам на шее и остаткам одежды ее личность установили безо всякого сомнения. Я телеграфировал Сибил, что задержусь по делу, и остался ждать дознания. Объяснять ей, что меня задержало, я не хотел: близилась свадьба, и едва ли нашлась бы менее подходящая новость. Сибил, в своей склонности к суевериям, могла счесть это дурным предзнаменованием, и потому я ничего не сказал.

Сибил была выдающимся медиумом. Практиковала она редко и только в присутствии тех, кого хорошо знала. Верила, что люди приводят с собой всевозможных духов, а среди них могут оказаться весьма злобные. Несколько раз она устраивала сеансы со мной, и я видел весьма примечательные явления. Чтобы погрузиться в транс, Сибил прогоняла любые мысли, и ее устами говорили духи мертвых, связанных с теми, кто присутствовал на сеансе. Однажды через нее со мной связалась моя давно умершая мать, которую Сибил не знала, и сообщила некоторые сведения весьма личного толка, о которых не было известно ни мне, ни тем более Сибил. Однако старая подруга матери потом подтвердила, что все сказанное верно. Сибил говорила, что иногда может даже материализовать духа, но при мне такого не случалось. Она имела удивительную способность иногда приходить в сознание, не выходя из транса, слышать, что говорит, и понимать смысл сказанного. Так, например, было с духом моей матери. То же произошло на сеансе, о котором я теперь расскажу.

Тем вечером, когда я вернулся в Лондон, мы поужинали одни. Я испытывал необъяснимо острое желание, чтобы Сибил провела сеанс только для нас двоих, и она согласилась. Мы расположились в ее комнате. Лампа была притенена, но Сибил сидела лицом к свету, и я отчетливо различал ее черты. Перед нами стоял столик, накрытый темной скатертью. Сибил придвинула стул с высокой спинкой, устроилась поудобнее и почти сразу же вошла в транс. Голова упала на грудь, дыхание замедлилось, и по совершенной неподвижности Сибил я понял, что она без сознания. Долгое время мы сидели в тишине, и я уже заподозрил, что