Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

И вот, имея целью следовать собственному рецепту, продиктованному здравомыслием, Джон Крессвелл в тот же вечер пошел домой пешком. Он примет вызов, ибо в его душе уже началось рытье некоего черного колодца. Вызвать такси значит капитулировать; если он так сделает, если уступит невидимке хоть на дюйм – неминуемо его постыдное, паническое бегство от целой толпы воображаемых фантомов. А ему, Джону Крессвеллу, фантомы ни к чему – он чтит осязаемые радости жизни, он на них специализируется. Вполне предсказуемо, едва он приблизился к церкви, за его спиной послышались шаги; и он больше не стал утешаться «теорией эха». Наоборот, Джон Крессвелл сосредоточил мысли на шагах и сказал себе: «Вот оно; только мне оно вреда не причинит – силенок не хватит. Пускай таскается за мной хоть целыми днями и целыми ночами; наверное, я ему понравился». А потом за Джоном Крессвеллом закрылась калитка, и из груди его вырвался вздох облегчения: теперь его не достать, ведь до сих пор невидимка ни разу не вошел в сад.

С минуту помедлив на пороге, Джон Крессвелл отворил дверь, гордясь собой, – еще бы, ведь он не поддался собственному страху. Прямая гравийная дорожка, по которой он только что прошел, утопала в лунном свете. Она была пустынна, и никто не подглядывал за Джоном Крессвеллом, приникнув к кованой калитке. И вдруг он услышал – и притом совсем близко – хруст гравия под подошвами невидимого путника. Настало, значит, время снова набраться мужества, взглянуть в глаза своему страху и посмеяться над ним.

– Иди сюда, кто бы ты ни был! – позвал Джон. – Освежись, прежде чем вернешься в адское пекло. Чего-нибудь холодненького, да? Капелька водицы сгодится?

Липкая испарина выступила у него на лбу; ладонь, лежавшая на дверной ручке, затряслась как в ознобе – но Джон Крессвелл не двигался с места, таращась на пустынную дорожку. Он не дрогнул: он усвоил свой собственный урок. Текли секунды; Крессвелл мог бы счесть их по оглушительным ударам сердца, которое словно бы переместилось к нему в горло. «Досчитаю до ста, – решил он, – и тогда уж пожелаю доброй ночи этому мистеру Пустышке». Он досчитал до ста и накинул еще десять ударов – на удачу.

– Эй ты, старый плут! Доброй ночи! – сказал он и, шагнув через порог, запер за собой дверь.

Всю следующую неделю Джон Крессвелл пребывал в уверенности, что правильно оценил природу галлюцинации, которая грозила взять над ним верх. Ни разу – ни днем, ни вечером – его слух не улавливал столь жуткого, столь ожидаемого звука шагов, и даже в глухие ночные часы, балансируя на грани между забытьем и бодрствованием, Джон Крессвелл больше не трепетал от ощущения, будто за ним следят. Толика отваги, думалось ему, да еще здравое отрицание страха – этого оказалось довольно, чтобы шаги затихли и вдобавок чтобы испустила дух сама сущность, их производившая. Отныне он будет держать свои мысли в узде, не позволит себе даже думать о причине появления невидимки. Правда, порой мысли не слушались, и тогда Джон Крессвелл углублялся в их происхождение – уж не старая ли карга, жена ливанца, своими проклятиями заронила в его разум злые зерна, и вот они проросли? В любом случае дело это прошлое, с ним покончено; если причина в переутомлении, Крессвелл отдохнет в Рождество; пожалуй, надо быть осмотрительнее и с клубным бренди.

В сочельник он с приятелями засиделся за бриджем почти до полуночи; затем все пили и обменивались рождественскими пожеланиями; наконец разошлись. Крессвелл подумывал, не вызвать ли такси, ведь цель свою он считал достигнутой, иными словами, не страшился возвращения шагов. Однако ему подумалось, что недурно будет закрепить свою победу над невидимкой – и он решил идти домой пешком.

Он достиг точки, которая знаменовала первый случай со слуховой галлюцинацией. Сегодня, как и вообще в последнее время, шагов он не услышал, однако остановился и с минуту озирался по сторонам – озирался спокойно, без намека на тревогу. Ночь была светлая, осиянная луной, которая только-только пошла на ущерб; Крессвеллу казалось нелепостью, что он вообще мог измыслить себе страшилку в столь тихом, столь благополучном квартале. Чуть впереди и высоко в небе послышался трезвон – это в церкви били в колокола, приветствуя Рождество. У них сейчас месса, понял Крессвелл, вдохнул глубоко и удовлетворенно, бросил на мостовую окурок сигары и продолжил путь.

Тут-то сердце у него и упало, ибо за спиной раздались звуки, которые, как полагал Крессвелл, ему удалось заглушить навсегда. Поначалу еле уловимые, они не держались на расстоянии, как раньше, – они приближались. Все громче, все отчетливее; и вот они рядом, совсем рядом, вот поравнялись с Крессвеллом, а вот его обогнала, прошелестев мимо, почти коснувшись локтя, мужская фигура в европейской одежде, но с покрывалом на голове.

– Так это ты! – выкрикнул Крессвелл. – Грязный скунс, ты преследовал меня и снова хочешь скрыться? Нет, довольно твоих адских фокусов. Дай-ка на тебя поглядеть.

Фигура – она теперь находилась в двух-трех ярдах от Крессвелла – при его словах замерла и обернулась. Лицо было закутано покрывалом полностью, если не считать узенькой щелки.

– А, так ты по-английски понимаешь! – протянул Крессвелл. – Буду тебе весьма признателен, если ты уберешь с физиономии эту свою тряпку и дашь мне взглянуть, каков с виду мой преследователь.

Человек вскинул обе руки и отбросил покрывало. Лунный свет пролился на его лицо – точнее, на кусок желтоватой и как будто полированной плоти – от уха до уха гладкой, как яйцо, лишенной глаз, носа и рта. Лишь из-под покрывала, там, где оно перечеркивало по горизонтали лоб, выбилось две-три седые пряди.

Крессвелл смотрел неотрывно, а тем временем душа его захлебывалась в паническом ужасе. И вдруг, издав жалкий писк, он бросился бежать, на ходу прислушиваясь, не последуют ли за ним шаги этого безымянного, безликого существа, адского посланника, явившего себя.

Вот уже рядом светятся церковные окна; быть может, под этими священными сводами Крессвелл найдет защиту? Дверь отворена; мгновение – и он на крыльце. Чуть поодаль пылал свечками алтарь, и Крессвелл буквально рухнул перед ним на колени. Много лет он и не помышлял о том, чтобы прочесть молитву, и теперь, когда душа его агонизировала, только и мог, что лепетать: «Боже мой, Боже мой!» Вновь и вновь повторял он эти слова.

Постепенно к нему вернулось нечто вроде самоконтроля. Всюду он видел лики святых, над алтарем была изображена библейская сцена, в воздухе висел запах ладана. Разумеется, он под защитой, высшие силы встанут между ним и жутким лицом. Чувство успокоения побороло страх, Крессвелл начал озираться.

В церкви как будто сделалось темнее – когда