Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон
Неожиданно пронзительные морали смолкли, и голос миссис Форрест вновь изменился. На смену звонкоголосой проповеднице банальностей пришел низкий баритон, бормотавший что‐то неразборчивое. Наклонившись ко мне, Чарльз шепнул:
– Тот самый новый дух.
Голос запинался, словно говорящий пытался выразить мысли на едва знакомом языке. Иногда он вовсе умолкал, и в одной из пауз я спросил:
– Можешь ли ты назваться?
Ответа не последовало, но миссис Форрест потянулась за карандашом. Чарльз вложил карандаш ей в руку и пододвинул к ней бумагу. Одна за другой она принялась неуверенно выводить заглавные буквы: «ЛАСТОЧКА», снова «ЛАСТОЧКА» – и карандаш остановился.
– Птица? – спросил я.
На этот раз дух ответил своим низким голосом:
– Нет, не птица. Не птица, но летает.
Я терялся в догадках, совершенно не представляя, что это может значить. Карандаш вновь ожил: «ЛАСТОЧКА, ЛАСТОЧКА», а потом неожиданно уверенно, словно дух преодолел некую трудность: «ЛАСТОЧКИН ХВОСТ».
Это показалось мне еще более невразумительным. Единственное, что приходило в голову, – фрак с ласточкиным хвостом, однако слыхано ли, чтобы фрак летал?
– Я понял! – воскликнул Чарльз. – Это парусник – бабочка с крыльями, похожими на ласточкин хвост, верно?
По столу три раза стукнули – так громко, что я вздрогнул от неожиданности. Такой тройной стук на условном языке означает «да». Словно в подтверждение, карандаш вывел: «БАБОЧКА ЛАСТОЧКИН ХВОСТ».
– Тебя так зовут? – уточнил я.
Прозвучал один стук, означающий «нет», а следом – три стука, означающие «да». Я совершенно не представлял, что все это значит и есть ли тут вообще смысл, однако сеанс сделался невероятно интересен хотя бы в силу непредсказуемости. Дух пытался выразить себя тремя способами одновременно: голосом, письмом и стуком. Но как бабочка могла помочь в некой ситуации, имевшей место в моем доме?.. Неожиданно мне пришло в голову, что у этой бабочки наверняка имеется научное название, и это легко проверить – ведь у меня есть книга «Бабочки и мотыльки Великобритании» за авторством Ньюмана, роскошный том в сафьяновом переплете, врученный мне за победу в школьном конкурсе по энтомологии. При свете камина я нашел в указателе нужную бабочку. На латыни она называлась Papilio Machaon.
– Тебя зовут Махаон? – спросил я. Прозвучал четкий голос:
– Да, я Махаон.
После этого сеанс закончился. Он продолжался всего час. Какая бы сила ни заставляла миссис Форрест говорить мужским голосом, двигаясь извилистым путем от ласточки к бабочке, чтобы представиться Махаоном, теперь она ослабла. Карандаш вывел неразборчивые каракули, миссис Форрест едва слышно прошептала несколько слов, вздохнула, потянулась и вышла из транса. Мы сообщили, что дух представился Махаоном, однако ей это ни о чем не сказало. Она очень утомилась, и вскоре я проводил ее в спальню, а сам вернулся к Чарльзу.
– Кто такой Махаон? – спросил он. – Отдает классикой, ты в этом разбираешься больше моего.
Я достаточно хорошо помнил древнегреческую мифологию, чтобы ответить вкратце, пока искал книгу об Афинах.
– Махаон – сын Асклепия, греческого бога медицины. В храмы Асклепия, водолечебницы, стекались больные в поисках исцеления. У римлян он звался Эскулапом.
– Чем же он может тебе помочь? – спросил Чарльз. – Ты ведь вполне здоров.
И только теперь меня осенило. Хотя я весь день думал о Парксе, мне не пришло в голову связать его с этой историей.
– А Паркс – нет. Может, в этом дело?
– Ничего себе! – воскликнул Чарльз.
Я нашел нужную книгу и открыл главу о храме Асклепия в Афинах.
– Да, у Асклепия было два сына – Махаон и Подалирий. Во времена Гомера он считался не богом, а врачом, и его сыновья тоже были врачами. Миф о его божественности возник значительно позже… – Я захлопнул книгу. – Лучше не читать. Будем знать об Асклепии – станем внушать свои идеи медиуму. Посмотрим, что Махаон расскажет о себе сам, а потом проверим.
Итак, мы не стали выяснять подробностей о Махаоне и договорились провести назавтра второй сеанс.
Все утро в морозном воздухе кружились снежинки, и заснеженная улица перед моим домом – или, лучше сказать, улочка, учитывая, как мало в нашем городке транспорта, – лежала нетронутой, не считая следов немногочисленных пешеходов на тротуаре. Миссис Форрест к завтраку не спускалась. Позавтракав, я устроился писать письма в эркере флигеля, где было тепло благодаря трубам центрального отопления, а большие окна пропускали много тусклого света, сумевшего прорваться через пелену снежных туч. Из-за снегопада меня сильно клонило в сон, но уверяю: я не спал (насколько вообще могу быть в чем‐то уверен). Закончив с письмами, я начал шестой или седьмой черновик своей книги, и дело пошло как будто лучше. В поисках подходящего слова я бросил взгляд в окно, ничего не ожидая и не думая ни о чем, кроме работы. До этого момента я выглядывал, наверное, с десяток раз и видел лишь пустую улицу, покрытую густым слоем снега.
Однако теперь она не пустовала: прямо посреди мостовой шел молодой человек, и его внешность, хотя невероятная, меня ничуть не поразила. Почему – не знаю, могу лишь сказать, что для меня он выглядел вполне естественно. Тугие черные кудри шапкой облегали лоб, край широкого плаща длиной до колен был переброшен через плечо, и молодой человек прижимал его обнаженной до локтя рукой, бодро шагая по заснеженной улице босыми ступнями. Подойдя к моему окну, он поднял голову, посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Его лицо с низким лбом, прямым носом, веселым изгибом губ и коротким подбородком как две капли воды походило на изваянную Праксителем статую Гермеса в Олимпии – ту, при взгляде на которую всякий молодеет. Словом, по улице беззаботно шагал юный и грациозный греческий бог, улыбаясь флегматичному немолодому человеку, тупо смотрящему на него в окно. Уверенно, словно к себе домой, он поднялся на парадное крыльцо и, казалось, прошел сквозь дверь. Он выглядел столь реальным, что я бросился в дом, почти ожидая увидеть гостя в прихожей. Однако там никого не было, а выглянув за дверь, я не увидел следов там, где ступали его босые ноги. В этот миг воспоминания о вчерашнем сеансе, который отчего‐то казался мне подозрительным, обрели твердость факта – ведь разве не вошел в мой дом дружелюбный Махаон, улыбнувшись мне как знакомцу?
Днем мы вновь устроили сеанс, и
