Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон
Мы вернулись в гостиную. Рукопись свою я отложил, и мы занялись игрой в пикет. Впрочем, уже после первой партии Фрэнк поднялся и зевнул.
– Едва ли я выдержу вторую партию, – сказал он. – Ужасно спать хочется. Вроде дождь перестал: пойдем подышим, а там и на боковую. Или ты еще посидишь поработаешь?
Работать я, вообще-то, не собирался, но предположение Фрэнка вселило в меня готовность снова взяться за книгу. Определенно, депрессия таинственной природы набросила на меня свой покров, и я счел, что мудрее всего будет выпутаться из него.
– Да, посижу с полчасика, – сказал я. – Вдруг да заладится.
Вслед за Фрэнком я вышел из дому через парадную дверь.
Дождь и правда перестал, но тьма была непроглядная; неуверенно ступая по дорожке, хрустя гравием, мы обогнули дом. Из окон гостиной лился свет, круглое пятно лежало на земле, и мы разглядели блестящие от влаги цветочные клумбы. Даром что день давно погас, воздух был теплый, над дорожкой поднимался пар. Больше ничего не было видно – ни газона, ни тем более холма, увенчанного сосновым лесом. Однако, как и накануне, там, на холме, вдруг вспыхнул и стал перемещаться какой-то луч. Правда, теперь мне показалось, что движется он за пределами леса, ведь его не заслоняла черная решетка стволов.
Фрэнк тоже увидел свет.
– Сегодня слишком сыро, – сказал он, указывая в сторону холма. – Но завтра вечером, клянусь, мы с тобой пойдем туда и поглядим, что это за ночные бродяги. Смотри, луч приближается; а вот и еще один вспыхнул.
У нас на глазах появился третий луч, а еще через мгновение все три луча погасли.
По-прежнему намеренный работать, я засел за рукопись, но дело не пошло – вскоре я начал клевать носом над страницей, где не было ничего, кроме вымаранных мною неудачных фраз. Голова моя поникла, я впал в дремоту, из дремоты – в полноценный сон. Когда я проснулся, огонек лампы был совсем мал, фитиль едва тлел. Мне казалось, что я вернулся из дальней дали; еще полусонный, я зажег свечу и погасил лампу. Надо запереть окна, подумалось мне; но, когда я приблизился к окну, сердце мое замерло, ибо кто-то стоял снаружи и глядел на меня сквозь преграду стекла. Сон как рукой сняло. Наваждение, решил я. Кто это может быть, как не я сам, отраженный в темном стекле? Так я убеждал себя и, надо сказать, убедил; однако по пути в спальню под скрип ступеней выяснилось, что сомнения остаются, да еще какие…
Назавтра, одеваясь после сна, который был долог, но не дал отдохновения, я напрягал память – некая мелочь зацепила меня, и накануне я тщетно пытался найти разгадку. В гостиной стоял книжный шкаф с двумя-тремя дюжинами томов; я открыл один том, открыл другой – внутри обложки значилось имя Сэмюэля Таунвика. Несколько месяцев назад я встречал это имя в газетах, но вот в связи с каким событием? Этого я как раз и не помнил. Зато теперь, увидев имя написанным, я, что было вполне логично, догадался: Сэмюэль Таунвик владеет домом, который мы с Фрэнком арендовали. Тогда, в конторе, имя не всплыло; у агента были неограниченные полномочия, внесенный нами залог за двухнедельную аренду скрепил договор. Но этим утром имя не шло у меня из головы. Имея в Сент-Карадоке пару-тройку дел, я решил заглянуть еще и к агенту да порасспросить его. Фрэнк был занят – рисовал схему капища; со мной он не пошел. Я отправился один.
Тягостное, смутное ощущение, что беда неминуема, никогда еще не давило на меня с такой силой, как в то утро. Шестым чувством, которому не нужны слова человеческой речи, я знал: тот же груз лежит и на душе Сэмюэля Таунвика. Однако я не удалился от дома и на пятьдесят ярдов, как вдруг бремя улетучилось, и меня охватил восторг, который и подобает испытывать в столь дивное утро. Вчерашний дождь очистил небеса, с моря веяло легким бризом; будто выбравшись из душного туннеля, я ликовал, я впитывал эту утреннюю прелесть. Многолюдье на деревенских улицах ясно указывало: в Сент-Карадоке праздник. Мистер Кренстон встретил меня вежливыми расспросами об удобстве дома и умениях миссис Феннелл. Заверив его, что в этом плане все прекрасно, я приступил к делу.
– Мистер Сэмюэль Таунвик – владелец этого дома, не так ли? – прямо спросил я.
Улыбка мистера Кренстона несколько померкла.
– Он был владельцем, сэр. Я действую от лица его душеприказчиков.
Тут некая картинка сверкнула в моем мозгу.
– Кажется, припоминаю, – сказал я. – Мистер Таунвик умер внезапно; было расследование. Мне нужны подробности. Не лучше ли вам рассказать все без утайки?
Мистер Кренстон отвел глаза; но вот он снова взглянул на меня и отчеканил:
– Случай весьма прискорбный. Душеприказчики не желают, чтобы о смерти мистера Таунвика судили да рядили, и это вполне естественно.
Память подсунула мне еще одну картинку.
– Самоубийство, – сказал я. – Вердикт вынесли, как обычно в таких случаях: психическое расстройство. Не потому ли миссис Феннелл не желает ночевать в этом доме? Вчера она ушла, когда с неба положительно низвергались целые водопады.
Далее я с готовностью заверил мистера Кренстона, что буду нем как рыба; я и впрямь не имел ни малейшего желания рассказывать Фрэнку о гибели владельца дома, бедняги Таунвика. Мистер Кренстон поведал мне, как было дело. Сэмюэль Таунвик несколько дней пребывал в самом подавленном состоянии духа, а однажды утром прислуга нашла его лежащим под кухонным столом с перерезанным горлом. Рядом валялся, весь в крови, очень острый, диковинный по форме осколок кремня. Рваные края раны свидетельствовали о том, что несчастный буквально пилил себе горло, пока не добрался до яремной вены. Убийство исключили сразу: мистер Таунвик отличался большой физической силой, на его теле не обнаружилось иных повреждений, а в комнате – следов борьбы или вторжения. Обе двери, ведшие в кухню, были заперты изнутри, ценных вещей никто не тронул, а положение тела было таково, что напрашивался единственный вывод: мистер Таунвик сам улегся под столом и сам намеренно умертвил себя. Повторив заверения насчет рыбьей немоты, я покинул контору.
Теперь мне были очевидны истоки моего безымянного ужаса, моей подавленности. Не призрак Таунвика страшил меня – но сила неведомой природы, доведшая беднягу до самоубийства на гранитном жертвеннике. Я поднялся на холм: внизу в ликовании июльского полудня лежал сад, и сладостная безмятежность разливалась в воздухе. Но не успел еще я пройти через сосновый лес и очутиться в пределах каменного круга, как нечто легло мне
