Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон

в том, что мы желаем приберечь отличное местечко исключительно для себя. Причина тут другая: если о нашем Фирхеме проведает хоть кто-нибудь, весь его шарм испарится. Фирхем популярный перестанет быть Фирхемом; утраченный нами, он не будет обретен никем другим. Главные его качества – это удаленность, уединенность и малонаселенность; невозможно отправиться в Фирхем с компанией приятелей (это наше с Джимом общее убеждение). Если в крошечную гостиницу набьются постояльцы, если тесное поле для гольфа, всего-то с девятью лунками, и клуб (этакую сомнительную постройку с крышей из гофрированного железа) вдруг облюбуют серьезные игроки – у нас с Джимом больше не возникнет желания махать здесь клюшками. Опять же, мы не повинны в том, что из эгоистических соображений утаиваем информацию о местном гольф-клубе. Лунки [22]недостаточно длинны и не радуют глаз разнообразием ландшафта; траву на фервее [23]подстригают от случая к случаю. Сколь часто мы обходили это поле, теряя мячи в зарослях дрока или забрасывая их в какую-нибудь топь, и каждый такой мяч считали попаданием – да и как не считать, ведь это Фирхем, и больше трех патов [24]на грине [25]тут не возьмешь. Словом, гольф здесь негодный; никто в здравом уме не отправится в Фирхем ради плохого гольфа, когда полно мест гораздо ближе к Лондону, где гольф превосходный. Зачем же я вообще о нем упоминаю? Затем, что косвенным образом фирхемское поле для гольфа связано с началом одной истории, которая здесь же и оформилась, и дошла до финала, а по моему личному убеждению, еще и уничтожила безмятежность сего приюта отшельников.

Уже сам путь в Фирхем из Лондона – дело долгое, если только едешь не в автомобиле. Расстояние около ста двадцати миль, поезд тащится медленно; после двух пересадок наконец-то выбираешься из вагона, но отнюдь не в пункте назначения, а в пяти милях от него. Дорога делает петлю, так что придется пройти изрядно в обратном направлении, затем шагать вниз меж норфорлкских холмов, достигнуть просторной низменности, некогда отвоеванной у моря, защищаемой от волн насыпями и системой каналов. С вершины последнего холма впервые откроется вид на городишко с его кирпичными, крытыми черепицей коттеджиками; в алых закатных лучах крыши словно бы тлеют. Фирхем напоминает островок, что стоит на якоре среди зеленого простора, а дальше, в миле от низменностей, смутно голубеет море. Деревья здесь наперечет, а те, что имеются, растут под острым углом – все из-за постоянных настойчивых ветров. Львиную долю этой территории составляют совершенно плоские поля в сетке дренажных каналов; оживляют пейзаж коровы, да и те вкраплены в него весьма скупо. Вальяжная речка, не заглядывая в сам городишко, еле катит свои воды среди тростников и дербенника, где курлычут водяные курочки. Примерно через сотню ярдов ниже Фирхема построен мост со шлюзами. Далее речка образует эстуарий (во время прилива он сияет, заполненный водой, во время отлива сереют его глинистые берега) и вливается в море, преодолев сперва ряды песчаных дюн с хохолками травы.

Дорога же идет вниз, пересекает низменность, и путешественник, еще с милю прошагав в одиночестве, вступает в Фирхем-бай-Си. Слева и справа, как бы на отшибе, стоят беленые коттеджики с камышовыми крышами; перед каждым фасадом – веселенький цветничок. Может попасться рыболовная сеть, которую для просушки растянули по стене. Однако прежде чем эти коттеджики выстраиваются хоть в какое-то подобие улицы, дорога делает поворот под прямым углом, и вы оказываетесь на площади – в ней, собственно, и заключается весь Фирхем, ею и ограничивается. По периметру это мощенное булыжником пространство окружено домами, с одной стороны находятся почтамт и полицейский участок, а также дюжина лавчонок, способных удовлетворить элементарнейшие потребности, как-то в хлебе, мясе и табаке. Напротив стоят особнячки – нечто среднее между виллами и коттеджами, а в конце их ряда – приземистая унылая серая церковь и при ней, скрытый ветхим забором из штакетника, – пасторский дом. В начале ряда расположена скромненькая гостиничка под названием «Рыбацкая снасть» – в ней-то мы всегда и останавливаемся. По обоим ее бокам имеются еще два-три небольших краснокирпичных дома; тому из них, который находится на углу, там, где дорога вытекает за пределы площади, и посвящен мой рассказ.

Особняк этот известен в Фирхеме как Дом-на-Углу; для нас с Джимом он всегда представлял собой объект ленивого любопытства, ибо заметно и странно контрастировал со всеми прочими строениями на площади – опрятными, ухоженными, дышащими непритязательным благополучием, будь они хоть лавочки, хоть жилые дома. Краска на парадной двери этого особняка давно выцвела и отслаивалась целыми пластами, ступени, ведшие к порогу, явно никто не белил, да и ходили-то по ним редко и мало – не зря ведь они частично поросли мхом. Окна всегда были занавешены неряшливыми шторами, а девичий виноград, что, неприбранный, расползся по линялому фасаду, заслонял своими побегами мутные окна, подобно тому, как длинная шерсть падает на глаза терьеру. Изредка то в одном, то в другом окне между шторой и стеклом возникал серый кот со скорбной миной, но иных признаков обитаемости Дома-на-Углу было не дождаться и за целый день. При доме имелся довольно большой сад, окруженный низкой кирпичной стеной; заглянуть за эту стену я мог из номера на верхнем этаже гостиницы. Вдоль стены шла давно не полотая гравийная дорожка; клумба под стеной была – сущие джунгли; на ней еще как-то выживали две-три штамбовые розы, давая летом по нескольку жалких цветков. В дальнем углу стояла худая кадка для воды, посередине – ржавый стул, но никогда – ни утром, ни днем, ни вечером – не видал я, чтобы на этом стуле кто-нибудь расположился отдохнуть. Поистине, этот сад находился в совершенном небрежении.

С наступлением сумерек за неряшливыми шторами в том окне, что смотрело на площадь, загорался свет – это было видно сквозь щель. По всем признакам Дом-на-Углу в свое время был величествен и благороден. Построили его из красного кирпича в начале георгианской эпохи, формой он представлял собой квадрат, значит, внутри все было спланировано толково; да плюс еще земельный участок. Как я уже сказал, наблюдателю оставалось только вяло недоумевать, что за напасть постигла этот дом и что за люди целый день беззвучно перемещаются за грязными шторами, а по вечерам сидят в гостиной окнами на улицу.

Не только для нас с Джимом, но и для коренных фирхемцев обитатели Дома-на-Углу были окутаны тайной. Хозяин «Рыбацкой снасти», к примеру, немного информации мог выдать в ответ на наши вопросы, но то, что он знал, не оставляло сомнений: потрепанные шторы скрывают мрачную историю. В доме жили муж и жена по фамилии Лэбсон,