Колодец желаний - Эдвард Фредерик Бенсон
– Кто там? – рявкнул Фрэнсис. – Какого дьявола?
Ответом ему было молчание. Фигура двинулась по коридору, в дальнем конце которого располагалась спальня Ральфа. Фрэнсис бросился в погоню, но прежде, чем он достиг середины коридора, хромой бородач успел добраться до Ральфовой двери и скрыться за нею. Потрясенный, вне себя от тревоги, Фрэнсис сделал рывок, стал колотить в дверь, звать брата по имени, дергать дверную ручку. Дверь не поддавалась. «Ральф! Ральф!» – выкрикивал Фрэнсис; никто не отзывался. Из фрамужного окна обычно проникал свет; теперь оно было черно – значит, и в самой спальне царила тьма. Вдруг фрамужное окно начало светиться, и одновременно изнутри, из спальни, донесся дикий вопль – так кричит человеческое существо в предсмертной агонии.
– О боже, боже, боже! – провыл Ральф.
Вопль повторился, а затем Фрэнсис услыхал другой голос – приглушенный, полный ярости…
– Нет, нет! – вне себя от ужаса молил Ральф.
Фрэнсис навалился на дверь плечом – напрасно. Дверь словно стала частью прочнейшей стены. Еще один вопль ужаса – и драма, имевшая место в спальне, завершилась, и наступила мертвая тишина. Дверь, которая противостояла отчаянным усилиям Фрэнсиса, вдруг открылась, и он вошел.
Брат его сидел в постели, подтянув ноги к груди; руки его, помещенные на колени, словно тщились отбиться от чужака. Спиной он вжался в стену, на лице застыла гримаса ужаса и мольбы – мольбы, которая не была удовлетворена. Глаза уже остекленели, как у мертвеца, и, прежде чем Фрэнсис шагнул к кровати, Ральф опрокинулся навзничь и замер, бездыханный. А из коридора тем временем слышались шаги – это уходил восвояси невидимый хромоног.
Искупление
Мы с Филипом Стюартом, оба люди солидные, ничем и никем не связанные, в последние лет пять пристрастились к совместному проведению отпуска. На месяц-полтора мы арендовали меблированный дом в одном из сравнительно глухих уголков Великобритании. Мы старались выбрать такое место, куда по причине отсутствия традиционных летних развлечений не ездят общительные отдыхающие. Вот почему, едва приближается время покинуть Лондон, мы с Филипом штудируем колонки объявлений об аренде на август. Каждый арендодатель выпячивает прелести своей локации и упирает на дешевизну. Однако, едва прочитав о теннисном клубе, просторной прогулочной зоне или восхитительном поле для гольфа, что находятся буквально в двух шагах от двери потенциального летнего жилья, мы с Филипом проникаемся гадливостью, и наши презрительные взоры устремляются к следующему объявлению.
Ибо мы убеждены (и пусть это наша собственная, сугубо личная ересь) в следующем: смысл отдыха не в том, чтобы всечасно развлекаться среди жизнелюбов, но в том, чтобы бездельничать, не сталкиваясь с искушениями, способными вовлечь джентльмена в какое-нибудь безрассудство. Занятий и развлечений хватает и в Лондоне; нам же надо от них отрешиться. Однако отрешаться желательно на побережье, ведь у моря куда легче ничего не делать, нежели в любом другом месте, и вдобавок купание и принятие солнечных ванн суть не развлечения, но апофеоз праздности. Желателен также сад, ибо цветы и деревья под боком нейтрализуют суетные мысли о прогулках.
Итак, следуя сему верному курсу, этим летом мы арендовали дом на юге Корнуолла, у моря, ибо тамошний климат располагает к лени. Ехать туда заранее, чтобы произвести осмотр, было бы слишком неудобно – расстояние нешуточное; подкупленные лаконичным стилем объявления, мы согласились арендовать дом вслепую. Находился он почти у самого моря, зато в отдалении от безвестной, по нашему мнению, деревушки Полвити; при доме имелся садик, а в стоимость входили услуги экономки, которая была заодно и кухаркой – что весьма облегчало вожделенную праздность. Упоминания о полях для гольфа или популярных морских курортах не оскверняли сих строгих строк, что же до теннисного корта, таковой имелся в саду, но условия аренды отнюдь не обязывали нас им пользоваться. Владелицей дома была некая миссис Хёрн, жившая за границей, нам же следовало связаться с ее агентом в Фалмуте.
Для нашего удобства Филип отправил в дом горничную, а я – прислугу на все руки; эти женщины поехали в Корнуолл днем раньше нас, чтобы успеть все подготовить к нашему появлению. Назавтра покинули Лондон и мы. От станции пришлось тащиться целых шесть миль, и все по предгорьям. Но вот дорога забрала вниз, начался долгий, хотя и плавный, спуск. Мы въезжали в узкую долину, и с каждым ярдом все роскошнее становилась растительность на холмах, эту долину образующих. Вдоль дороги стояли скромные коттеджики, возле каждого росла ампельная фуксия, и ее яркие соцветия свешивались с тростниковой крыши. Тут же, за коттеджиками, журчал в зеленых дебрях ручей. Наконец мы очутились в деревне. Была там от силы дюжина домов, все из местного серого камня, а на возвышении, как бы над деревней, стояла церквушка и при ней пасторский дом. Над нашими головами склоны полыхали дроком. Мы достигли дальнего, узкого конца долины, и воздух, теплый, свежий, солоноватый, постоянно обновляемый морским бризом, уже щекотал нам ноздри. Дорога сделала резкий поворот, и мы поехали вдоль кирпичной стены. Остановились мы возле железной калитки; над ней была арка, увитая плетистой розой с некрупными, зато многочисленными цветками.
Мы глазам не верили: неужели скупое на слова объявление скрывало всю эту роскошь? Лично я полагал, что увижу нечто вроде виллы – лаконичное строение, быть может, из желтого кирпича, крытое бордовым шифером; как войдешь – на одну сторону гостиная, на другую столовая, холл вымощен плиткой, сосновая лестница. А вместо этого нам предстала истинная жемчужина, особняк в раннегеоргианском стиле, без выкрутасов, полный изящного достоинства, с многостворчатыми окнами и крышей из крупных каменных пластин. Перед домом была терраса, выложенная плиткой, с живым бордюром понизу – травы переплетались с пышностью, характерной скорее для тропиков, и ни дюйма голой земли не проглядывало сквозь них. Планировка и убранство комнат были под стать благородству фасада. Широкая лестница с резными перилами брала начало в холле, который в объявлении фигурировал под одиозным названием «салон». Воображение рисовало мне его этаким вместилищем кожаных диванов и сувениров из Варанаси [17], на деле же «салон» оказался просторной и прохладной комнатой. Стены здесь были обшиты панелями, а дверь, расположенная напротив той, в которую мы вошли, открывалась прямо на лужайку. Был там и заявленный ни к чему не обязывающий теннисный корт; он находился как бы на площадке, над обрывом, и окаймлялся липами – некогда их подстригали, но уже давно их развитие было пущено на
