Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон
Завтрак миновал, модель раскинулась перед Диком, играя красками, и он, наскоро набросав очертания цветков и листьев, принялся писать.
Пурпур и зелень, зелень и пурпур – настоящее пиршество для глаз! С жадностью гурмана он впитывал эту красоту, позабыв обо всем. С первыми же мазками Дик понял, что расчет оправдался: на фоне божественно прекрасных, дерзких цветов фигура на портрете оживет и шагнет навстречу зрителю, бледная полоска неба удержит ее, а дорожка серо-зеленой травы под ногами не даст покинуть холст. Дик с головой ушел в работу, без спешки накладывая на холст один уверенный мазок за другим.
Наконец он остановился, задыхаясь, словно внезапно призванный обратно из далекого далека. Слуга уже накрывал стол к обеду, а значит, прошло три часа, но для Дика они промелькнули как один миг. Работа продвинулась невероятно, и он долго созерцал свое творение. Переведя взгляд с цветущего холста на цветущие клумбы, Дик обнаружил всего в паре-тройке шагов от себя, в зарослях душистого горошка, очень крупную серую кошку, которая пристально за ним наблюдала.
Обычно при виде кошек он испытывал сильную дурноту, однако на этот раз ничего подобного не почувствовал. Возможно, дело было в том, что встреча произошла на свежем воздухе, а не в замкнутом помещении, хотя накануне ночью при виде кошки ему все‐таки стало дурно. Впрочем, Дику было не до размышлений, ибо в довольно дружелюбном и заинтересованном взгляде животного он поймал именно то выражение, которого не хватало портрету леди Мэдингли. Медленно, без резких движений, могущих спугнуть кошку, он взял палитру, кисть и несколькими быстрыми интуитивными мазками зарисовал на чистом уголке холста то, что хотел. Даже при ясном свете дня глаза кошки светились так, будто внутри тлело пламя, – совсем как у леди Мэдингли. Потребуется накладывать цвет на белый фон очень тонким слоем…
Минут пять он энергично писал, затем окинул свой набросок долгим взглядом, чтобы убедиться, что добился желаемого. Когда Дик перевел глаза на кошку, которая столь любезно ему позировала, то обнаружил, что ее и след простыл. Роль ее была исполнена, кошек он терпеть не мог, поэтому не расстроился, а лишь подивился неожиданности ее исчезновения. В любом случае, ее взгляд, запечатленный на холсте, никуда не денется – это исключительная собственность Дика, его личное достижение. Портрет неминуемо превзойдет все, что он написал до сих пор. На холсте будет стоять настоящая живая женщина, в ее глазах – сияние души, а вокруг – буйство летних красок.
Весь день Дик испытывал невероятную ясность зрения и к вечеру прикончил целую бутылку виски. Однако после заката его впервые посетили два совершенно забытых ощущения: сознание того, что он выпил на сегодня свою норму, и отголосок мучительной боли, пережитой осенью, когда девушка, которой он отдал душу, бросила его, словно испачканную перчатку. Ощущения были не острыми, но все же отчетливыми.
Сияние дня сменилось пасмурными сумерками, небо затянули тучи, и в раскаленном воздухе сгустилась предгрозовая духота. Когда упали первые горячие капли дождя, Дик перенес мольберт под навес и распорядился подать ужин в доме. Как всегда за работой, он избегал отвлекающего общества и потому поужинал один, а после отправился в гостиную, намереваясь приятно провести вечер в одиночестве. Слуга принес ему поднос, и Дик распорядился не беспокоить себя до ночи. Надвигалась гроза, гром рокотал все ближе. Вот-вот над головой могла разверзнуться пламенеющая грохочущая бездна.
Дик немного посидел с книгой, однако мысли блуждали. Горе, постигшее его осенью и, думалось, забытое навсегда, внезапно вернулось с новой силой, а голова гудела – не то от грозы, не то, вероятнее, от выпитого. Решив успокоить растревоженные чувства сном, Дик захлопнул книгу, шагнул к окну, чтобы его закрыть, и замер. На диване у окна сидела большая серая кошка с горящими желтыми глазами. Во рту она держала еще живого птенца дрозда.
От ужаса сон слетел с Дика. То, с каким удовольствием кошка пытала жертву, откладывая свой ужин ради желания продлить ее муки, вызывало у него физическое отвращение, и сходство кошачьих глаз с глазами той, что на портрете, внезапно представилось ему дьявольским. На мгновение он остолбенел, а потом, не в силах сдержать отвращение, швырнул в кошку стаканом, но промахнулся. Животное замерло, глядя на Дика с чудовищной злобой, а затем одним прыжком выскочило в открытое окно. С грохотом, испугавшим его самого, он захлопнул створку и принялся шарить по дивану и под ним в поисках птенца, которого кошка, казалось, обронила. Раз или два ему слышалось слабое трепетание крыльев, однако то, видимо, был обман слуха. Птица так и не нашлась.
Все это взбудоражило Дика, и перед сном он для успокоения выпил еще одну порцию виски. Гроза прошла, в траве громко шелестел дождь, и вскоре с ним смешалось кошачье мяуканье – не требовательные вопли, а жалобный плач зверя, который просится домой. Наконец Дик не удержался и выглянул наружу сквозь опущенные жалюзи. На подоконнике сидела большая серая кошка. Несмотря на проливной дождь, она будто ничуть не промокла – шерсть ее стояла дыбом. Увидев Дика, кошка злобно заскребла по стеклу и исчезла.
Леди Мэдингли… Боже, как он ее любил!.. И, несмотря на дьявольскую жестокость, как сейчас хотел ее!.. Неужели прежняя боль возвращается, неужели он опять провалится в этот кошмар?.. Во всем виновата кошка – ее взгляд разбередил рану. Однако желание Дика притуплял туман в голове, столь же невероятный, как и пробуждение прежних чувств. Многие месяцы он пил куда больше, чем сегодня, и, несмотря на это, сохранял к вечеру самообладание, ясность ума и остроту восприятия, наслаждаясь обретенной свободой и чистой радостью творения, а теперь едва шел, спотыкаясь и хватаясь за стены.
Утром его разбудил бесцветный рассвет, и он тут же встал, еще сонный, повинуясь некоему молчаливому зову. Гроза совсем прошла, и в бледных небесах сиял бриллиант утренней звезды. Комната казалась Дику до странности незнакомой. Непривычными были и ощущения, словно окружающий мир подернулся пеленой. Единственное желание владело им – закончить портрет, а прочим пусть распорядится судьба или иной закон, который определяет, какой дрозд станет жертвой кошки, и выбирает одного козла отпущения из тысячи.
Два часа спустя слуга пришел будить Дика, обнаружил, что того нет в комнате, и решил накрыть завтрак под навесом, так как утро выдалось ясным. Портрет стоял на мольберте напротив зарослей ломоноса, покрытый странными царапинами, словно от когтей разъяренного зверя
