Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон
После этого спокойствие и прозорливость ему отказали. Линкворт открыл счет в местном банке и внес на него сразу четыре пятидесятифунтовые банкноты, вместо того чтобы терпеливо наращивать баланс фунт за фунтом. Кроме того, его стало тревожить зарытое глубоко в саду и, полагая себя обезопасить, он заказал тележку шлака и щебня, из которого летними вечерами при содействии своего жильца соорудил на месте захоронения декоративную каменную горку. Искрой, от которой загорелся весь этот опасный хворост, стало одно случайное событие. На вокзале Кингс-Кросс произошел пожар в отделении невостребованного багажа, откуда Линкворт не забрал имущество своей матери, и одна из двух коробок частично обгорела. Компания была обязана выплатить компенсацию, а в багаже обнаружилось белье с вышитым на нем именем миссис Линкворт и письмо с шеффилдским адресом. На этот адрес направили формальное уведомление о том, что компания готова рассмотреть претензию. Поскольку письмо было адресовано миссис Линкворт, его получила и прочла жена Чарльза Линкворта.
Этот, на первый взгляд, невинный документ и привел его к смертному приговору. Линкворт не сумел объяснить, почему багаж его матери лежит невостребованный на вокзале Кингс-Кросс, и лишь предположил, что с ней случилась беда. Следовало, разумеется, передать дело в руки полиции, чтобы проследить перемещения пропавшей, а в случае, если подтвердится ее смерть, заявить права на деньги, которые она сняла с банковского счета. По крайней мере, так Линкворту советовали поступить жена и постоялец, в чьем присутствии было зачитано письмо от железнодорожной компании. Отказаться от их совета не представлялось возможным, и бесшумная, хорошо смазанная машина правосудия – гордость Англии – пришла в действие. Тихие люди прогуливались по Смит-стрит, заходили в банки, наблюдали за предполагаемым ростом торговли и осматривали из окон соседнего дома садик, где на декоративной горке уже вовсю рос папоротник.
Затем последовали арест, суд, не занявший много времени, и судебный приговор, оглашенный одним субботним вечером. Нарядные женщины в больших шляпах расцветили зал судебного заседания, и никто из собравшихся не питал ни малейшего сочувствия к атлетичному молодому человеку, осужденному на смерть. Среди присутствовавших было немало почтенных матерей, а преступление оскорбляло самую суть материнства, поэтому они выслушали безупречные доказательства обвиняющей стороны с большим одобрением и пришли в некоторое волнение, когда судья, надев свою ужасно нелепую черную шапочку, прочел уготованный Господом приговор.
Линкворт понес расплату за чудовищное преступление, в его причастности к коему не мог бы усомниться никто из выслушавших представленные доказательства, с тем же равнодушием, с каким держал себя все время после отклонения апелляции. Навестивший его тюремный капеллан приложил все усилия, чтобы побудить преступника к признанию, однако напрасно – до последней минуты тот настаивал, хотя и не протестуя, на своей невиновности.
Ясным сентябрьским утром в ярких лучах солнца страшная процессия пересекла тюремный двор и проследовала в отдельно стоящее сооружение, где был воздвигнут аппарат смерти. Правосудие свершилось, и доктор Тисдейл с удовлетворением засвидетельствовал, что смерть была мгновенной. Он присутствовал на эшафоте, видел, как открылся люк и связанная фигура в накинутом на голову капюшоне рухнула вниз, слышал скрип и потрескивание внезапно натянутой веревки, наблюдал за конвульсиями. Длились они не более секунды – казнь прошла идеально.
Час спустя доктор осмотрел тело и убедился в правильности своих наблюдений: шейные позвонки были сломаны и смерть наступила моментально. Не требовалось даже рассекать плоть, чтобы это засвидетельствовать, однако для соблюдения процедуры доктор сделал надрез и в этот момент испытал очень странное и отчетливое ощущение присутствия покойника, словно дух его до сих пор обитал в погибшем теле. Оно тем не менее было однозначно мертво уже на протяжении часа.
За этим последовало еще одно маленькое происшествие, на первый взгляд показавшееся доктору незначительным, но все же любопытным. Один из тюремщиков заглянул к нему с вопросом, не попала ли по ошибке в покойницкую вместе с телом веревка палача, на которой оно было повешено. Веревка не обнаружилась ни в покойницкой, ни на месте казни, ни где бы то еще, хотя пропажа такого своеобразного предмета – дело удивительное. Больших последствий это происшествие не имело и все же осталось необъясненным.
Доктор Тисдейл, обеспеченный холостяк, жил в просторном доме с высокими окнами на Бедфорд-сквер. Превосходная кухарка ведала столом доктора, а ее муж – обслуживанием его особы. Доктору не приходилось зарабатывать себе на жизнь, и практиковал в тюрьме он исключительно из исследовательского интереса к устройству преступного ума. Большинство преступлений – то есть нарушений кодекса поведения, который человечество выработало ради выживания, – доктор Тисдейл приписывал или умственным отклонениям, или голоду. Например, кражи он никогда не объяснял одной причиной: хотя часто они являются результатом действительной нужды, еще чаще они диктуются невыявленными заболеваниями мозга. В отдельных случаях всему виной клептомания, однако доктор считал, что существует и множество других причин, не проистекающих напрямую из физической нужды. В особенности справедливо это для насильственных преступлений, и именно к их числу он отнес и деяние человека, при казни которого присутствовал утром. Нужда в деньгах была не столь острой, чтобы побудить к совершению столь омерзительного убийства, противного самой природе, и доктор склонен был полагать преступника безумным. Линкворт слыл спокойным и любезным человеком, хорошим мужем и добрым соседом. Содеянное им выходило за рамки понимания. Со столь чудовищным злодеянием, будь оно совершено безумцем или человеком в здравом уме, невозможно было мириться, и убийце надлежало исчезнуть с лица земли. Тем не менее доктор чувствовал, что свершившееся правосудие принесло бы ему больше удовлетворения, если бы осужденный признался. Не было сомнений в том, что тот виновен, и все же лучше бы он, лишившись всякой надежды на избавление, признал справедливость приговора.
Тем вечером доктор поужинал один, а после перешел в кабинет рядом со столовой и, не чувствуя себя расположенным к чтению, устроился в большом зеленом кресле у камина и дал волю мыслям. Почти сразу же ум его обратился к необычному ощущению, пережитому утром, – ощущению присутствия Линкворта в покойницкой, хотя тот был мертв уже целый час. Доктору Тисдейлу и раньше приходилось сталкиваться с подобным ощущением, особенно в случаях внезапной смерти, хотя, пожалуй, ни разу оно еще не было столь отчетливым, как сегодня. Тем
