Предназначение - Галина Дмитриевна Гончарова
– Государь только что с боярышней обвенчался. Вот и не надобно мешать им.
Едва бердыш подхватить успел, а то бы грохнул тот об пол не хуже колокола. Второй стрелец крепче оказался, удержал оружие, но челюсти оба уронили. Полюбовался боярин на зрелище, головой покачал:
– Рты захлопните. Чего удивительного-то? Отбор для царевича был, так и государь себе кого присмотрел да брату выбор давал, не женился. А как обвенчали Федора, так и государь тянуть не стал. Чай, две свадьбы подряд – много, и так похмелье у всех лютое будет.
Стрельцы переглянулись, потом один все ж решил вопрос задать:
– Говорят, старшая боярышня Заболоцкая того… порченая? В обморок она упала на смотринах, оттого и царевич на сестру ее польстился?
– Не упала, а договорились они поступить так, чтобы Федор мог младшую сестру выбрать, – не сильно покривил против правды боярин. Устя от Бориса таить не стала ничего, а Борис Егору Ивановичу рассказал. Считай, и не соврал боярин Пущин, лишь не уточнил, кто и с кем договаривался.
– А-а…
Особо ничего стрельцы не поняли, ну да боярин на то и не рассчитывал.
Он сплетню кинул, Илья Заболоцкий добавит, а дальше люди и сами управятся. Таких кренделей небесных наплетут – куда ему? Еще и сам будет слушать да удивляться…
А пока он Борису чуток времени выиграет. Пусть у них с женой хоть пара часов будет наедине, потом-то кошмар начнется.
Боярин даже поежился чуток и проверил кусочек воска в кармане.
Как самый крик да лай пойдет, надобно будет уши залепить потихоньку. А то болеть потом будут… он и на заседаниях думы Боярской так поступал, когда визг поднимался, вот и сейчас надобно, чай, уши свои, не казенные…
А визг точно будет, или он царицу вдовую не знает. Интересно, доложили ей уже?
И боярин приготовился ждать визит Любавы. Пропустить такое? Да век он себе не простит, это ж какое представление будет! Можно будет потом и внукам рассказывать!
* * *
Борис и Устинья друг на друга смотрели, никто первый шаг сделать не решался. Потом Борис руку протянул, жену к себе привлек, Устя вперед подалась, доверилась безоглядно.
Вот она я, вся твоя, что хочешь, то и делай со мной, люблю я тебя!
Люблю, без меры, без памяти… столько лет оплакивала, столько лет о тебе безнадежно думала, теперь, когда мечта сбылась, ничего не страшно уже…
Ан нет. Страшно.
Мечты лишиться.
А остальное – пусть кто другой боится.
Борис о ее мыслях не знал, только губы розовые, приоткрытые совсем рядом были, и как тут удержаться? Он и поцеловал девушку, и еще раз, и еще… и отклик почувствовал, и ручки маленькие по его груди заскользили… Утро?
А кому важно, утро или ночь?
Важно, что между двумя людьми происходит, словно молния ударила, обожгла, опалила, воедино слила – где чье дыхание? Где чьи руки? Чье сердце бьется так отчаянно, чей стон прозвучал в полусумраке спальни?
Неважно это уже.
Все равно двое на кровати стали единым целым – и это правильно.
А когда стихли последние вспышки молнии, сняла Устинья с себя коловорот, подарок волхва, да мужу на шею и повесила.
– Не снимай никогда, Боренька. Он тебя от беды убережет, мне минуту лишнюю даст, случись что.
Боря кивнул, ладошку супруги поцеловал.
– Устёна… счастье мое нежданное.
– Боренька…
И столько света в серых глазах было, столько ласки да любви, что не удержался государь. Поцеловал ее еще раз, и еще… Не ждал он такого, не гадал, а получилось вот!
Устёнушка…
* * *
Как волна сплетня пошла по терему, побежала от человека к человеку. Зашептались, зашушукались по углам люди, дошло и до Любавы.
Та спервоначалу рукой махнула:
– Бред все это!
– Не знаю уж, как бред, государыня-матушка, – боярыня Пронская на своем стояла, – а только Иринка, Матвейкина дочь, сама видела, как вел государь боярышню Устинью в покои свои!
– И что?
– И про жену боярин Пущин стрельцам сказал! Анька на тот момент рядом была, она и услышала…
Любава только головой помотала. Не могла она себе такого даже представить, это ж… это ж стольким ее планам крах придет! Как в такое поверить? Думать о таком и то страшно: чтобы Борис на такой бабе женился, бабе сильной старой крови! Она ж Федору нужна! И Любаве нужна – а тут все их планы рухнули враз! Нет, нельзя в такое поверить!
– Лжу молвишь! Не мог Боря так с братом поступить!
Степанида только руками развела:
– Казни, государыня, когда так, а что слышали девки, то и передаю.
Любава брови сдвинула:
– Сейчас сама схожу к пасынку да разберусь, чтобы не мололи пустое, не трепали языками грязными честь государеву.
О боярышне промолчала Любава, другое подумала.
Свадьба?
Да какая тут свадьба быть может, Борис с Устиньей и словом, считай, не перемолвился, взгляда не бросил лишнего, не то что на боярышню Данилову, но ту устранила она. Значит, когда не свадьба, то блуд промеж ними?
А и такое быть может, государь захотел да и взял, ничего удивительного. Отец его на такое способен не был, а вот у государя Сокола, говорят, кроме жены законной еще шесть наложниц имелось, и все довольны были. Что ж, Любавины планы это не сильно нарушает. Девственная кровь мужа с женой связывает, а только и иначе привязать бабу к мужику можно, и ритуал на то есть, не пожалеет, чай, для своих-то…
Феденька расстроится, конечно, что не первым он станет у зазнобы своей проклятой, ну так порченую-то девку и замуж не позовут, и останется она при сестре в приживалках. Борис на ней точно не женится, и выбора не будет у Устиньи. Федор и попользуется, ну и Любава тоже. Авось как обломают мерзавку, так посговорчивее будет, гадина!
С тем государыня и направилась к покоям пасынка.
Неладное она на подходе почуяла: сидит неподалеку от дверей государевых на табурете резном боярин Пущин, щурится лукаво, смотрит дерзко.
– Пожаловала, государыня?
И вопрос так задан, с такой подковырочкой, что Любава аж зубами скрипнула. Не любит ее старик этот, ой как не любит, может, и стоило его раньше извести…
– Чего удивительного, Егор Иванович, – улыбнулась приторно, пропела любезно. – Сплетни да слухи по палатам поползли, пасынка моего опорочить вздумали, подлость ему приписывают, будто он любимую Феденьки к себе уволок.
– Не бывало здесь Аксиньи Алексеевны. – Боярин ухмыльнулся, белыми зубами из бороды густой сверкнул. – С мужем она любимым да
