Предназначение - Галина Дмитриевна Гончарова
– Пош-шалуйс-ста.
Поняла боярыня Степанида, что не выпросит большего, вздохнула горестно:
– А через полгода – обещаешь?
– Слово даю. Когда и правда он тебе надобен, сварю я тебе зелье сильное, просто нет у меня сейчас омелы сильной, да и заманихи чуть осталось. Вот в июне соберу омелу[5], тогда и…
Это боярыня Степанида понимала, покивала даже:
– Хорошо, Евушка. Только не забудь обо мне, лапушка!
– Не забуду, матушка Степанида. Никак не забуду.
– Благодарствую, доченька.
Ушла боярыня и зелье унесла…
Ева ее проводила, дверью шарахнула раздраженно. Доченька! Слово царапнуло, разозлило неприятно, пора, пора бы уж самой ей ребеночком мужа порадовать! Ан… ждать приходится ради интриг теткиных! Ежели не закончит она их в этом году, Ева с ней серьезно говорить будет.
Пора ей наследницу ро́дить, чтобы Книгу в свой срок передать!
Пора.
* * *
– Едут, государь! Мощи едут!
Борис, который уж и думать обо всем забыл, на патриарха покосился недоуменно:
– Мощи, владыка?
– Мощи святого Сааввы! Истерман их купил да и нам отослал, по случаю! Есть же польза от иноземца, мы бы вовек не сторговались, да и грех это великий…
Устя язычок прикусила, чтобы не съязвить. Значит, мощами торговать – грех великий, а когда их для тебя кто другой купит, так и ничего страшного, можно так? Ой как интересно-то!
Промолчала.
Борис заместо нее спросил:
– Макарий, так что далее? В какой монастырь ты их определить желаешь? В который храм?
Владыка задумался.
– Государь, я так думал, хорошо бы, когда сначала они в столице остались. Ненадолго хоть, чтобы приложились все желающие. Святой ведь… может, и ты снизойдешь?
Борис отказываться не стал:
– Хорошо же. Готовь встречу, Макарий, а мы уж с супругой, как положено, помолимся… Верно, Устёна?
Устинья глаза долу опустила.
– Как ты скажешь, государь, так и до́лжно быть.
Патриарх с одобрением покосился.
Покамест царицу оценивал он положительно. И скромна, и тиха, и скандала никто не видел от нее. Разве что боярыню Пронскую, Степаниду, к себе вызвала да поговорила жестко, ну так той и на пользу пошло. Все орать меньше стала баба вздорная, а то ведь не затыкалась ни на час, чувствовала безнаказанность свою. А сейчас присмирела… Надолго ли?
Бог весть.
Понимал Макарий, что сейчас на бабской половине палат передел власти происходит, такой же жестокий, как война, но вмешиваться не собирался. И Любава родня ему, и за Устинью Борис вступится, Макарию все одно несладко будет. Лучше подождет он в сторонке, покамест победитель определится.
И так уж Любава шипела, просила Устинью придержать, да куда там!
– На тебя, государыня, теперь весь народ смотрит. Помни о том, будь кроткой и благочестивой, пример подавай честным женам и дочерям.
– Благослови, владыка.
Макарий и благословил. И еще раз порадовался.
Марина-то и слушать не стала бы его лишний раз. Рявкнула, фыркнула бы, своими делами занялась. И поди тронь ее! Царица как-никак.
А эта покорна и благочестива, тиха и спокойна, по терему ходит глаза долу, разве что супруга надолго не оставляет, ну и то понятно – молодожены.
– Когда мощи ждать?
– Дней через десять, владыка.
– Распорядись все подготовить, Макарий. Сначала мы с супругой посмотрим и ты, мало ли что там иноземцы утворить могли, не было б прилюдного конфуза. Потом и на площади те мощи выставим.
Макарий бороду огладил, кивнул:
– Мудр ты, государь. И то, что там иноземцы понимают в истинном благочестии… тьфу у них, а не вера! И клирики их в Роме, говорят, погаными делами занимаются. Так и сделаем, спервоначала в палаты твои все доставим, потом уж на площадь выставим.
– Вот и ладно, Макарий.
Владыка на государя посмотрел да и откланялся. Чего ему молодых смущать? Видно же, хорошо им друг с другом, тепло, уютно… Пойти помолиться, что ли? Чтобы и деток их успел он окрестить…
* * *
Не было б этого разговора, да подслушала Устинья двух девок-чернавок, которые орешки щелкали, болтали весело.
– …опять белья недостача, а Степанида ходит, как и ничего.
– А что ей, когда царица Любава ей все простит, хоть ты горстями воруй? Хоть белье, хоть подсвечники, как в том году…
– Да, Любава. Хоть и женился государь наново, на Устинье Алексеевне, а все одно, не поменялось ничего.
– А что Устинья? Думаешь, даст ей эта гадюка хоть что сделать? Да никогда!
– Ты про царицу-то поосторожнее, сама понимаешь, она и язык вырвет.
Девчонки огляделись, поскучнели, потом одна из них итог подвела:
– Да… как была Любава государыней, так и останется, пасынок погневается да простит, а эта… ну и пусть себе за мужем хвостом ходит, хоть при деле каком будет, а не как та… рунайка.
Устя бы и дальше послушала, да мимо ее уголка укромного девицы уж прошли, а за ними бежать да расспрашивать ни к чему. Но выводы она сделала и боярыню Пронскую к себе позвала.
Та пришла, руки на груди сложила, воззрилась неуступчиво.
Устинья ее ожиданий не обманула, улыбнулась, как в монастыре научилась у матушки-настоятельницы. Та и не таких обламывала, попади ей Степанида, так уползла б до мяса ощипанной, навек про улыбку забыла.
– Поздорову ли, боярыня?
– Благодарствую, государыня, здорова я.
– А в палатах государевых, тебе вверенных, как дела обстоят, боярыня?
– И тут благополучно все, государыня.
– Да неужто? – Устинья удивилась, брови подняла. – Как так благополучно, когда в кладовых недостача, вечор девка руку на поварне обварила, а в горнице стекло ветром вышибло. Хотя и не ветер это, а царевич подсвечником кинул?
Боярыня нахмурилась еще сильнее.
– Так решено уж все, государыня.
– Адам Козельский никого не лечил.
– Так чего его к каждой дергать? Замотали руку – и не жалуется уже.
– Стекло вставили, знаю я. А с недостачей что?
Степанида замялась.
Про недостачу ей ведомо было, но вот откуда что Устинья узнала?
Устя нахмурилась, головой покачала:
– Вот что, боярыня. Ты мне книги хозяйственные принеси сей же час, посмотреть хочу, кто и сколько ворует. И девку сенную чтобы сей же час Адам осмотрел.
Степанида брови сдвинула:
– Так книги хозяйственные у государыни Любавы… государыня.
Устя улыбнулась вовсе уж по-гадючьи.
– Вот и понимаешь ты все хорошо, боярыня. Государыня Любава в монастырь собирается, не возьмет она с собой книги, незачем они ей там. А я остаюсь. И ты остаешься, когда не найду я никаких пропаж. Знаю, Марина этим не занималась, ну так я руки приложу, не побрезгую. И к белью приложу, и к подсвечникам, так, к примеру…[6]
Степанида аж выдохнула, а что
