Предназначение - Галина Дмитриевна Гончарова

Сплетницы есть везде, где люди обитают, а эта сплетница была еще и старой, и мудрой. И скучала, не имея возможности поделиться с кем-то, а уж когда ее послушать решили, да за хорошие деньги…

Красота, да и только!

Ханна Меннес с удовольствием посплетничала с красивым и почтительным мужчиной, сначала о том, что его интересовало, потом просто о жизни своей непростой, а там разговор и на современные нравы скатился. И дошло до интересующего:

– Ой, вот как сейчас помню: приехал он из Лемберга не один, а с девкой, да красивой такой, рыжей, грудастой, она потом за местного бо-ля-ры-на замуж вышла, имя у него такое еще интересное… Не один…

– Никодим?

– Именно! До чего ж красивая баба была, и дочка старшая вся в нее пошла… Сара, тоже рыжая такая, глазищи зеленющие…

Божедар и уши навострил:

– Рыжая такая? А это не швея ли, в конце улицы, зеленый такой домик? Я навроде видел?

– Нет, что ты, милый! У Сары дом хороший, из камня выстроен, зять ей поставил на месте старого. У нее ж тоже дочь, да одна, вот и она замуж за местного вышла. Матери предлагала с собой уехать, у зятя пожить, да та с места сорваться не решилась.

– За местного?

– Тоже бо-ля-рын, – забавно произнесла мейра сложное для нее слово. – Фамилию его не помню, сложные они у россов.

Божедар подумал минуту.

– А выходила-то как? По вашим обычаям али по нашим? Ей же веру менять надобно было?

– Вроде как по вашим, и веру поменяла она, Сара еще рассказывала, что дочка в церкви крестилась, в той маленькой, которая через улицу.

Богатырю того и надо было.

В ту церковь он и наведался, оттуда и вышел через полтора часа с записью о крещении и венчании. Раба Божия Ева Беккер, дочь Сары Беккер, была крещена именем Евлалия и вышла замуж за боярина Пронского.

Глава 2

Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Соколовой

Какое оно – счастье?

Очень хрупкое, словно пыльца на крыльях бабочки.

А еще удивительно цветное, ясное, теплое… Счастье – просыпаться рядом с любимым мужчиной, чувствовать его запах, видеть чуточку сонную улыбку, касаться губами его губ – и замирать, наслаждаясь моментом. Счастье – разговаривать, просто быть рядом с любимым человеком, узнавать его и убеждаться, что полюбила не напрасно.

Счастье, о котором и не мечталось.

А оно пришло, сбылось, протянуло руку и повело за собой. И я каждую секунду его чувствую и летаю, словно на крыльях.

Отец и маменька пришли на второй день, на меня посмотрели, переглянулись – и головой покачали. Любовь, тут понятно все.

Илья и Машенька тоже в палаты царские наведались, Вареньку, правда, с собой не взяли, ну так и не надо покамест, я и их впредь ко мне приходить отговорила. Борю попросила, тот своим приказом Илью со службы на год отставил, для разбора дел семейных.

Илья возмущаться начал, но тут уж и я ему потихоньку объяснила, что беда может быть большая, именно из-за него.

Он не только мой брат, но и Аксиньи, втянуть его куда угодно легко будет, не мне, так ей. А я ведь его выручать кинусь, в стороне не останусь, и Борис тоже…

Илья проникся, но от опасности бегать не пожелал, пришлось и Борису приказать, и отцу надавить – не всегда в атаку идти надобно, иногда выждать полезнее. Так что отправился Илья в рощу к Добряне, там ему и здоровье чуточку поправят, и Божедар обещал его подучить.

На это Илья согласился скрепя сердце.

Мне за брата спокойнее стало. Отец предупрежден, никуда не полезет он, матушка тоже, Илья при деле, Машенька при Вареньке маленькой, да и не нравится ей Аксинья, та хоть что делай – не отзовется невестка. Прабабушка еще осталась, но та сама кого хочешь обидит, а потом забудет да и сверху добавит.

А я тенью скользила за Борисом, стараясь не быть навязчивой, но и не оставлять его одного надолго, особенно там, где злая рука может нанести удар.

После нашей свадьбы… я ожидала много чего.

Взрыва, недовольства, бунта, покушения на убийство…

Не было – ничего!

Только истерики от Любавы и Федора в первый день, а потом… потом как отшептало. Вдовая царица сидела в своих покоях и, как говорил Патриарх, готовилась к отъезду в обитель.

Любава-то!

Да я скорее поверю, что гадюка салатом питаться начнет, чем эта дрянь от власти откажется! Для нее власть над людьми – это все, это жизнь, воздух, кровь в жилах! Маринке все же власть побочно нужна была, ее роскошь больше привлекала, а дела государственные ей скучными почитались. А вот Любаве нравилось во все вникать, в мелочь каждую, она и на заседаниях думы Боярской присутствовала вместо сына, и доклады сама читала, и чего только не делала в той, черной моей жизни. И так легко она от всего откажется?

Не верю я в такое, ждет своего часа, гадюка, ужалить собирается, а только где и когда?

Федор тоже удивил. Ни истерики, ни скандала какого – мимо проходил, ровно как мимо стенки. Смотреть – смотрел, да ведь взгляды – они неуловимые, больше-то и не было ничего. Ни записки какой, ни слова, ни движения – просто взгляд. А смотреть и кошка может, чай, глаза есть. Тут и пожаловаться вроде как не на что.

А вот Аксинья…

Сестра ходила ровно тень серая, платья роскошные, украшения – на трех цариц хватило бы, а вот движения неловкие, неуверенные. И я вижу, боль она прячет.

Федор?

Чего удивительного, в бытность мою он и со мной груб да неловок был, но, видимо, сдерживаться старался. А Аксинье и того не досталось.

Я к ней шаг сделала, так сестра дернулась, ровно от кнута, и ушла быстрее, чем я хоть слово сказать успела. И боярыни за ней следуют неотступно, то Пронские, то Раенские, то еще кто из приспешников Любавиных. Неудивительно, что она так боится… Федор ведь в ней волен, в жизни и смерти, жену у него отобрать не выйдет. А трудно ли так сделать, чтобы ей жизнь кошмаром казалась?

Может, и уже…

Михайла мне на глаза и вовсе не попадался. И пугало меня все это до ужаса.

А сюда еще весточка от Божедара добавилась.

Боярыня Пронская, оказывается, Любаве племянница родная. У матери Любавы, у ведьмы чужеземной, трое детей было, одну-то дочь она как есть народила, она