Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

на выложенный плиткой уровень, острее, чем обычно, ощущая всю горечь, скрытую под верностью памяти о Фиеро. В этот момент она осознавала всё: свой неправильный прикус, свою утраченную красоту, свою тяжеловесность, всю нелепость того, что в подчинении у неё лишь непоседливые дети и сварливые младшие сёстры. И всю шаткость своей власти, едва прикрывавшей страх перед настоящим, будущим… и даже прошлым.

– Здравствуйте, – выдавила княгиня.

– Вы Сарима, – утвердительно проговорила женщина, поднимаясь на ноги.

Её острый подбородок выпятился вперёд, как подгнившая редька.

– Как будто бы да, – согласилась Сарима, радуясь, что надела тяжёлое ожерелье: теперь оно ощущалось как доспехи, мешающие этому воинственному подбородку вонзиться в её сердце. – Приветствую вас, дорогая гостья. Да, я Сарима, хозяйка Киамо Ко. Откуда вы родом и как к вам обращаться?

– Я родом с обратной стороны ветра, – сказала женщина, – и я столько раз отказывалась от своего имени, что не хочу снова доставать его ради вас.

– Что ж, добро пожаловать, – как можно мягче ответила Сарима. – Но раз имени вашего мы не знаем, придётся звать вас Тётушкой. Вы пойдёте ужинать? Скоро будут подавать на стол.

– Я не стану есть, пока мы не поговорим, – нервно отрезала гостья. – Я не желаю обманом оставаться под вашей крышей даже на одну ночь; лучше бы мне утонуть и навеки лежать на дне озера. Сарима, я знаю, кто вы. Мы учились вместе с вашим мужем. Я знаю о вас уже больше десяти лет.

– Конечно, – отозвалась Сарима, и всё встало на свои места. Старые, дорогие сердцу подробности из жизни её мужа вспыхнули в памяти. – Конечно, Фиеро много о вас рассказывал, и о вашей сестре… Несси, верно? Нессарозе. И о моднице Глинде, в которую, как мне казалось, он был немного влюблён, и о тех шутниках со странными наклонностями, и об Аварике, и о старом добром Боке! Я часто думала, не останется ли этот счастливый период его жизни навсегда закрытым для меня, – как хорошо, что вы приехали погостить. Мне хотелось когда-то провести сезон-другой в Шизе, но, боюсь, у меня не было для этого ума, а у моей семьи – денег. Я бы наверняка вас сразу запомнила из-за цвета кожи, ведь схожей на свете нет, да? Или я говорю как неотёсанная деревенщина?

– Нет, я действительно такая одна, – кивнула гостья. – Но прежде, чем мы наговорим друг другу ещё по десять предложений вежливой чепухи, я должна сказать вам кое-что важное, Сарима. Я думаю, что я виновата в смерти Фиеро…

– Ну, не только вы так думаете, – оборвала её Сарима. – Это всенародное времяпрепровождение в наших краях – винить себя в смерти князя. Удобный повод для публичного траура и покаяния. Многим, я думаю, это втайне даже нравится.

Гостья судорожно переплела пальцы, будто пытаясь разжать хоть немного пространства для своих слов в тисках суждений Саримы.

– Я могу объяснить, как это случилось, я хочу вам рассказать…

– Только если я сама пожелаю это слушать. А это уже моё право. Это мой дом, и я сама выбираю, что хочу слышать.

– Но вы должны выслушать меня, чтобы я могла получить прощение, – возразила женщина, напряжённо поведя плечами, словно вьючное животное под невидимым ярмом.

Сариме не нравилось, что её застигли врасплох в собственном доме. Будет ещё время осмыслить эти внезапные намёки, но только тогда, когда она почувствует себя готовой. Но никак не раньше. Она напомнила себе, что она здесь главная. А значит, может позволить себе быть милосердной.

– Если мне не изменяет память, – начала Сарима, лихорадочно перебирая собственные воспоминания, – Фиеро, конечно, рассказывал о вас… Вы Эльфаба, да, точно! Девушка, которая не верила в существование души, да? Это я запомнила – ну так и зачем вам тогда какое-то прощение, дорогуша? Я знаю, что вы устали с дороги – сюда просто невозможно добраться, не устав, – и вам нужна хорошая горячая еда и несколько ночей спокойного сна. А поболтаем вдоволь мы как-нибудь на следующей неделе утром, что скажете?

Сарима взяла собеседницу под руку.

– Но я сохраню ваше имя в тайне, если хотите, – пообещала она.

Она провела Эльфабу через высокие покривившиеся дубовые двери в обеденный зал и крикнула:

– Смотрите, кто к нам пожаловал: Тётушка Гостья!

Сёстры уже стояли возле своих стульев – голодные, любопытные, нетерпеливые. Четвёртая помешивала половником в супнице; Шестая зачем-то вырядилась во враждебный красновато-коричневый цвет; Вторая и Третья, близняшки, благочестиво глядели в свои молитвенники; Пятая курила, пуская концентрические колечки дыма в сторону блюда с жёлтой безглазой рыбой, выловленной из подземного озера.

– Возрадуйтесь, сёстры! Это старая подруга Фиеро прибыла разделить с нами светлые воспоминания и оживить наш досуг. Примите её радушно, как принимали бы меня.

Слова были выбраны, пожалуй, неудачно: сёстры все как одна ненавидели и презирали Сариму. Почему она вышла замуж за человека, который так рано умер и обрёк их не только на вечное девичество, но и на лишения и забвение?

Эльфаба за весь ужин не проронила ни слова и не подняла глаз от тарелки. Однако она съела рыбу, сыр и фрукты. Сарима сделала вывод, что гостья жила в заведении, где за трапезой полагалось соблюдать молчание, и позже нисколько не удивилась, услышав про монастырь.

После ужина подали по бокалу драгоценного хереса в музыкальной комнате, и Шестая исполнила нестройный ноктюрн. У гостьи был такой несчастный вид, что это несказанно радовало сестёр. Сарима вздохнула. С уверенностью о гостье можно было сказать только одно: она явно была старше хозяйки. Возможно, хоть на короткое время пребывания в Киамо Ко она выйдет из собственной хандры и соизволит послушать о тревогах и тяготах жизни Саримы. Было бы приятно поболтать хоть с кем-нибудь не из семьи.

2

Спустя неделю Сарима сказала Третьей:

– Передай Тётушке Гостье, что я хотела бы видеть её завтра в Солнечных покоях в одиннадцать часов.

Сарима сочла, что у Эльфабы было достаточно времени, чтобы немного освоиться, – хоть несчастная зелёная женщина и пребывала в каком-то замедленном трансе или постоянном припадке. Она двигалась рывками, бродила по двору или врывалась на трапезы так, словно пыталась каблуками пробить дыры в полу. Локти она всё время держала согнутыми под прямым углом – и то сжимала, то разжимала кулаки.

Сарима ощущала себя сильнее, чем когда-либо, – впрочем, и это не было какой-то выдающейся мощью. Однако ей ощутимо шло на пользу присутствие сверстницы, даже такой потерянной и отрешённой. Сёстры не одобряли её радушия, но горные перевалы уже закрылись на зиму, а отправлять чужестранку обратно в коварные долины было бы жестоко. Сёстры то и дело обсуждали гостью у себя в гостиной, занимая руки вязанием ненавистных серых прихваток для бедняков к Лурлинским святкам.

Она больна, говорили они, она замкнута, она увечна (ещё больше,