Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

руку то сюда, то туда, приветствовал, подзывал. Из одной ложи он выбрал женщину, из другой – мужчину (кажется, это был Тиббет), а из той, где сидел Бок, знаком подозвал Тигра. Бок почувствовал лишь лёгкое сожаление от того, что не был избран сам, наблюдая, как гном подносит дымящийся флакончик к ноздрям троих посвящённых и помогает им избавиться от одежды. На сцене были кандалы, поднос с благовонными маслами и бальзамами, а ещё сундук, содержимое которого оставалось в тени. Гном чёрными повязками закрыл глаза троим искателям знания.

Тигр ходил по сцене на четырёх лапах, тихо рычал, мотал головой то ли в тревоге, то ли в возбуждении. Тиббета – а это был именно он, хотя уже почти не соображал, – уложили на сцене на спину. Тигр перешагнул через него и замер, а гном с помощниками подняли Тиббета и связали его запястья вокруг тигриного загривка, а лодыжки – у него на бёдрах, так что Тиббет оказался висящим под брюхом зверя, как связанный поросёнок, уткнувшись лицом в густую шерсть на его груди. Женщину усадили на наклонный табурет, больше похожий на огромную качающуюся чашу, и гном вылил некую густую ароматную субстанцию ей между ног. Затем он указал на Тиббета, который начинал извиваться и постанывать в тигриную шерсть.

– Пусть X у нас будет Безымянный Бог, – сказал гном, ткнув Тиббета под рёбра.

Затем он хлестнул Тигра по боку коротким кнутом, и тот рванулся вперёд, опустив голову между разведённых женских бёдер.

– Y – Дракон Времени в его пещере, – продолжил гном и снова ударил Тигра.

Заставив женщину откинуться дальше на круглое сиденье, точно на половину двойной раковины, он мазнул её соски светящейся мазью, а затем вложил ей в руку короткий хлыст, чтобы она могла сама стегать Тигра по бокам и морде.

– Что же до Z, пусть станет Кумбрийской ведьмой, и посмотрим, явится ли она сегодня ночью…

Толпа придвинулась вперёд, практически становясь частью действа. В воздухе дрожали горячие, пряные нотки предвкушения, зрители теребили пуговицы на одежде, прикусывали губы, склоняясь всё ближе, ближе, ближе…

– Таковы переменные в нашем уравнении, – провозгласил гном, и в зале стало ещё темнее. – Да начнётся истинное постижение тайного знания!

8

Промышленники Шиза с самого начала с опаской относились к растущей власти Волшебника и потому решили не прокладывать железнодорожную линию от Шиза до Изумрудного города, как планировалось изначально. Поэтому путь этот занимал целых три дня – и то в хорошую погоду, если у путешественника к тому же хватало денег, чтобы постоянно менять уставших лошадей. У Глинды и Эльфабы дорога отняла больше недели – мрачной, холодной. Осенний ветер с сухим скрежетом срывал листву с деревьев, а хрупкие ветки протестующе потрескивали.

Они ночевали, как и другие путешественники из бедняков, в комнатах над кухнями постоялых дворов. В одной продавленной кровати на двоих они жались друг к другу в поисках тепла, утешения и, как убеждала себя Глинда, защиты. Внизу на конюшне ворковали с лошадьми или прикрикивали на них конюхи, служанки шумно возились на кухне в любое время дня и ночи. Глинда вздрагивала, точно от кошмара, и теснее прижималась к Эльфабе, которая по ночам, казалось, вообще не спала. Только днём, в долгих тряских поездках в экипажах с плохими рессорами, она порой дремала, привалившись к плечу Глинды. Пейзаж за окнами становился всё беднее и однообразнее. Деревья скрючивались, будто экономили последние силы.

Затем пустынный край редких кустарников сменился крестьянскими полями. По голым пастбищам бродили тощие коровы, их хребты обтягивала сухая, пергаментная кожа, мычание звучало отчаянно. Фермы пустовали. Лишь однажды Глинда заметила крестьянку, стоявшую на крыльце своего дома. Её руки были засунуты глубоко в карманы фартука, лицо избороздили глубокие морщины – точно от горя и ярости на бесполезное небо. Она проводила наёмный экипаж взглядом, и на её лице была написана страшная тоска по возможности уехать, убраться отсюда, да хоть умереть – лишь бы покинуть эту пустую умирающую землю.

Фермерские угодья сменила череда заброшенных мельниц и разорённых поместий. Затем, внезапно и решительно, перед ними вырос Изумрудный город, настырно выставляя себя напоказ. Он вздымался среди безликих равнин срединного Оза, как мираж, бессмысленно затмевая горизонт. Глинда возненавидела его с первого взгляда. Наглый выскочка, а не город! Наверное, это взыграло её гилликинское высокомерие. Однако Глинда была этому только рада.

Карета проехала через одни из северных ворот, и вокруг закипела суетливая городская жизнь – но в более напряжённом и беспощадном ритме, чем в Шизе. Изумрудный город не был склонен к забавам и не считал их достойным делом для города. Его высокое самомнение особенно ярко проявлялось в облике публичных мест: торжественных площадей, парков, фасадов зданий и зеркальной глади прудов.

– Как инфантильно – и ни тени иронии, – осуждающе бормотала Глинда. – Какая напыщенность, какая претенциозность!

Однако Эльфаба, которая прежде лишь раз проезжала через Изумрудный город по пути в Шиз, не смотрела на архитектуру вовсе. Она не сводила глаз с горожан.

– Ни одного Животного, – озвучила она, – По крайней мере, на виду. Что они, под землю провалились?

– Под землю? – переспросила Глинда.

Ей на ум сразу пришли страшные легенды: о Подземном короле и его народе, о гномах в рудниках Гликкуса и о Драконе Времени из древних мифов, который, замурованный в своей гробнице, видит во сне Страну Оз.

– Спрятались, ушли в подполье, так сказать, – пояснила свою мысль Эльфаба. – Смотри, бедняки… Или это не бедняки? Голодающие с земель Оза? Беженцы с разорённых ферм? Или просто лишние люди, человеческие отбросы? Посмотри на них, Глинда, это серьёзный вопрос. Квадлинги, у которых и вовсе ничего не было, выглядели… лучше, чем эти…

От главного проспекта, по которому ехала карета, ответвлялись переулки, где под шаткими навесами из жести и картона укрывалось целое море нищих. Среди них было много детей, но попадались и коротышки-манникинцы, и гномы, и согбенные от голода и усталости гилликинцы. Карета двигалась медленно, и из толпы выделялись случайные лица. Вот юноша-гликкун без зубов, ступней и икр сидит в коробке на обрубках ног и просит милостыню. Вот кто-то, похожий на квадлинга… Эльфаба тут же вцепилась в запястье Глинды с возгласом «Смотри, смотри, квадлинг!». Та мельком увидела смуглую укутанную в шаль женщину, которая кормила крохотным яблоком ребёнка, висевшего у неё на груди в перевязи. Три гилликинские девушки, одетые как женщины лёгкого поведения. Толпа ребятишек, визжащих, как поросята, облепили торговца, чтобы обшарить его карманы. Ветошники толкали ручные тележки. Товары лавочников лежали запертыми под защитными решётками. И своего рода гражданская армия – если можно было её так назвать: на улицах через каждые два-три квартала попадались четвёрки вооружённых людей с дубинками и