Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

– Матушка Клатч, прежде чем вы уйдёте навсегда, скажите нам, кто убил доктора Дилламонда.

– Вы же и сами знаете, – слабо проговорила матушка Клатч.

– Так подтвердите нам, – настаивала Эльфаба.

– Это случилось… почти на моих глазах. Только-только всё произошло, даже нож не опустился, – матушка Клатч судорожно втянула воздух, – и кровь на лезвии ещё не засохла.

– Что вы видели? Это важно.

– Я видела занесённый нож, видела, как Ветер унёс доктора Дилламонда, я видела, как завертелись шестерёнки часового механизма, и время Козла остановилось.

– Это был Громметик, да? – тихо спросила Эльфаба, пытаясь заставить старуху произнести это вслух.

– Ну, а я о чём говорю, голубка моя.

– И он увидел тебя, он напал на тебя? – вскричала Глинда. – Из-за этого ты так заболела, матушка Клатч?

– Просто пришло моё время заболеть, – мягко ответила та, – поэтому жаловаться мне не на что. И пришло моё время умереть, так что оставим это всё. Подержи мою руку, милая.

– Но это моя вина… – начала Глинда.

– Ты уж лучше помолчи ради меня, милая Галинда, голубка моя, – так же ласково перебила матушка Клатч и похлопала её по руке.

С этим она закрыла глаза, сделала ещё вдох, потом выдох. Они сидели в какой-то особенной, необычной тишине, как будто присущей одним лишь гилликинским слугам, – хотя потом трудно было объяснить, отчего возникло такое впечатление. За дверью мадам Моррибль мерила шагами коридор, расхаживая туда-сюда по скрипучим половицам.

А потом им показалось, что они слышат Ветер. Или эхо Ветра. И матушка Клатч покинула мир живых – только капелька слюны стекла с её приоткрытого рта и впиталась в излишне угодливую наволочку.

Похороны были весьма скромными, по принципу «поплакали – и в печь». На поминальной службе близкие друзья Глинды заняли две скамьи, а на верхнем ярусе стайка матушек образовала профессиональный кружок. В остальном часовня пустовала.

После того, как тело в саване скользнуло по смазанному маслом жёлобу в печь, скорбящие и коллеги отправились в личную гостиную мадам Моррибль, где выяснилось, что на угощение Глава поскупилась. Чай оказался залежалым, на вкус как сухие опилки, печенье – твёрдым, а шафрановых сливок и таморнового мармелада не было вовсе. Глинда с укоризной спросила:

– Неужели не нашлось хотя бы крошечной плошки сливок?

– Дитя моё, – ответила мадам Моррибль, – я стараюсь оберегать своих подопечных от худших последствий нехватки продовольствия: разумно совершаю покупки и сама во многом отказываю себе, но не могу нести ответственность за ваше невежество. Если бы люди повиновались Волшебнику безоговорочно, был бы и достаток. Разве вы не понимаете, что мы на грани голода, а в двухстах милях отсюда коровы дохнут от истощения? Вот почему шафрановые сливки нынче дороги.

Глинда попыталась отойти от неё, но мадам Моррибль властно простёрла в её сторону массивную кисть – мягкие, пухлые, унизанные перстнями пальцы. От одного прикосновения к ним у Глинды кровь застыла в жилах.

– Я хотела бы поговорить с вами, мисс Нессарозой и мисс Эльфабой после того как остальные гости уйдут. Пожалуйста, задержитесь.

– Нас поймали на воспитательную беседу, – шепнула Глинда сёстрам Тропп. – Придётся выслушивать выговор.

– Ни слова о сказанном матушкой Клатч или о том, что она приходила в себя, – торопливо потребовала Эльфаба. – Поняли меня, Несса? Няня?

Все закивали. Бок и Аварик, прощаясь, сообщили, что вся компания соберётся в трактире на Площади Регента. Девушки пообещали встретиться с ними там после беседы с Главой. Они устроят в «Персике с почками» настоящую панихиду по матушке Клатч.

Когда собрание разошлось, в комнате остался только Громметик, убиравший со стола чашки и крошки. Мадам Моррибль сама подложила дров в огонь – жест мнимого дружелюбия, не ускользнувший от внимания оставшихся, – и отослала механического слугу.

– Позже, железяка, – рассеянно сказала она, – позже. Иди смажь себя в каком-нибудь чулане.

Громметик укатился прочь с видом, насколько это было возможно, оскорблённого достоинства. Эльфабе пришлось подавить желание пнуть его носком грубого чёрного ботинка.

– Вы тоже, няня, – сказала мадам Моррибль. – Отдохните немного от трудов праведных.

– О нет, – возразила няня. – Как же мне оставить мою Нессу?

– Придётся ненадолго оставить. Её сестра прекрасно о ней позаботится. Ведь так, мисс Эльфаба? Вы же само великодушие.

Эльфаба открыла было рот – Глинда знала, что слово «душа» в любом виде неизменно её раздражало, – но передумала и бегло кивнула на выход. Няня поднялась без лишних слов, однако прежде, чем дверь за ней закрылась, всё-таки проворчала:

– Не мне судить, но в самом деле – ни капли сливок? И это на похоронах?

– Помилуйте, – вздохнула ей вслед мадам Моррибль, но Глинда не поняла, был это упрёк в адрес прислуги или призыв к сочувствию.

Глава встряхнулась, поправляя юбки и полы элегантного жакета. В оранжево-медных пайетках она походила на огромную, обтянутую парчой перевёрнутую золотую рыбку. Глинда задумалась, как эта дама вообще возглавила колледж.

– Теперь, когда матушка Клатч обратилась в пепел, мы должны… нет, мы просто обязаны мужественно двигаться дальше, – начала мадам Моррибль. – Девочки мои, могу ли я сначала попросить вас, как бы это ни было грустно, пересказать её последние слова? Это первый шаг на пути к исцелению от горя.

Девушки даже взглядами не обменялись. Глинда, которая невольно взяла на себя роль переговорщика, сделала глубокий вдох и сказала:

– О, она бредила до последней минуты.

– Неудивительно. Бедная помешанная старушка, – повздыхала и мадам Моррибль, – но о чём же она бредила?

– Мы не смогли разобрать, – ответила Глинда.

– Мне казалось, она обязательно должна была упомянуть смерть Козла.

Глинда пожала плечами:

– Вот как? Ну, я бы не сказала…

– Я подозревала, что в своём расстроенном состоянии она может вернуться к тому трагическому моменту. Умирающие часто пытаются в последний миг осмыслить загадки своей жизни. Бесплодное усилие, разумеется. Без сомнения, матушка Клатч была озадачена тем, что увидела: тело доктора Дилламонда, кровь. И Громметика.

– Да? – слабо выдавила Глинда.

Сёстры рядом с ней замерли, стараясь не выдать себя ни единым движением.

– В то ужасное утро я поднялась рано – для духовных размышлений – и заметила свет в лаборатории доктора Дилламонда. Поэтому я послала Громметика с чайником бодрящего чая для старого Козла. Громметик нашёл несчастного на осколках разбитой линзы – он, по-видимому, оступился и перерезал себе яремную вену. Печальная случайность, порождённая научным пылом – и некоторым исследовательским высокомерием, и полным отсутствием здравого смысла. Отдых, нам всем нужен отдых, даже самым блестящим умам. Громметик, растерявшись, попробовал нащупать пульс, но его уже не было. По-видимому, именно в этот момент вошла матушка Клатч. И увидела бедолагу Громметика, всего в брызгах чужой крови, хлеставшей из артерии. Ваша дорогая компаньонка появилась буквально из ниоткуда и влезла не в своё дело, могла бы добавить я, но не станем порочить память покойных, верно?

Глинда сглотнула подступившие слёзы и решила не упоминать, что матушка Клатч ещё накануне вечером говорила, будто видела нечто необычное и собирается